Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка

«В гимназии учишься?» — «Да». — «По какому учебнику?» — «По Виноградову». (Вариант: Випперу.) Недовольное: «Гмм…» Но Иловайский мне на экзаменах послужил, и не раз. Однажды, раскрыв его учебник, я попала глазами на следующее, внизу страницы, булавочным шрифтом, примечание: «Митридат в Понтийских болотах потерял семь слонов и один глаз». Глаз — понравился. Потерянный, а — остался! Утверждаю, что этот глаз — художествен! Ибо что же все художество, как не нахожденье потерянных вещей, не увековечение — утрат?

Стала читать дальше, — и раньше, и после, и древнюю, и среднюю, и новую, и вскоре убедилась, что всё — глаз, тогда как неизбывная «борьба классов» наших Потоцких (в гимназии В. В. Потоцкой училась Ася. — И, Ф.), Алферовских и т. д. либеральных гимназий — совсем без глаз, без лиц, только кучи народа — и все дерутся. Что тут живые лица, живые цари и царицы — и не только цари: и монахи, и пройдохи, и разбойники!.. — «Вы отлично подготовлены. По каким источникам вы готовились?» — «По Иловайскому». Либеральный педагог, ушам не веря: — «Как? Но ведь его учебники совершенно устарели! (Пауза, наполненная всяческими размышлениями.) Во всяком случае, вы прекрасно осведомлены. И, несмотря на некоторую односторонность освещения, я вам ставлю…» — «Пять», — мысленно подсказываю я. Эту шутку я повторяла в каждой гимназии, куда поступала, а поступала я постоянно. Так, столь ненавистный стольким школьным поколениям «Иловайский» — источник не одной моей, школьницы либеральных времен, пятерки.

Личного у Цветаевой здесь не больше, чем у Маяковского в его поэме «Люблю» (1922):

Мутят Иловайских больные вопросы:
— Была ль рыжа борода Барбароссы? —
Пускай!
Не копаюсь в пропыленном вздоре я —
любая в Москве мне известна история!

Относительно «свободомыслия» как причины отчисления Марины из гимназии — доказательств нет. Были слухи — надерзила директору. Причиной могли быть своенравие, вызов и эпатаж. Толстовское «против течения». Пришла ведь она — уже в брюхоненковской гимназии — крашенной в соломенный цвет, к волосам была прикреплена голубая бархатная лента, и, произведя соответствующее впечатление, вскоре обрилась наголо, нахлобучив черный чепец. Ее подруга тех лет Таня Астапова полагала, что соломенный цвет с голубой лентой был реакцией на книгу Андрея Белого «Золото в лазури». На самом деле Марина по оплошке пережгла волосы перекисью водорода.

Здесь мы имеем возможность ознакомиться с третьим портретом Марины — от Тани Астаповой: «Из ее внешнего облика мне особенно запечатлелся нежный, «жемчужный» цвет лица, взгляд близоруких глаз с золотистым отблеском сквозь прищуренные ресницы. Короткие русые волосы мягко ложатся вокруг головы и округлых щек. Но, пожалуй, самым характерным для нее были движения, походка — легкая, неслышная. Она как-то внезапно, вдруг появится перед вами, скажет несколько слов и снова исчезнет».

Прищуренные ресницы? Значит, она не всегда носила очки? Марину предельно не устраивала собственная наружность. Очки отбросила, а несколько позже недолго носила пенсне. Волосы подкоротила под пажа. Надо было соответствовать образу из некоего вечернего альбома. Закладка косы вокруг головы не отвечала образу.