Марина Цветаева. Жизнь и творчество

Интересно, что в поэме явно минуются четные небеса. Первый воздух — "густ", третий — "пуст"; пятый — "звук"; о втором и четвертом не сказано ничего. Не идет ли Цветаева в этом предпочтении "нечета" — "чету" за Волконским? Развивая в книге "Быт и бытие" мысль о философском значении чисел, Волконский утверждает: "Чет — быт, нечет — бытие".

Пятый воздух в поэме "Погрознее горных, Звука, как по глыбам Фив нерукотворных", — сразу переходит в седьмой, в "седьмое небо". Переход осуществлен посредством мгновенной ассоциации: слово Фивы сразу заставляют вспомнить знаменитые "Семеро против Фив" (семивратных), — и таким образом звучность неба сравнивается с громом древней битвы. А дальше следует гимн "heilige Sieben" ("Священной семерке"):

Семь — пласты и зыби!
Семь — heilige Sieben!
Семь в основе лиры,
Семь в основе мира.
Раз основа лиры —
Семь, основа мира —
Лирика. Так глыбы
Фив по звуку лиры…

(В письме к Рильке от 12 мая 1926 г. Цветаева писала:

"Быть на седьмом небе от радости. Видеть седьмой сон. Неделя — по-древнерусски — седьмица. Семеро одного не ждут. Семь Симеонов (сказка). 7 — русское число! О, еще много: Семь бед — один ответ, много".)

Дальше в поэме отвлеченная плоскость сменяется реалистической. Переход внезапен: "О, еще в котельной Тела — "легче пуха" — Старая потеря Тела через ухо". Речь идет уже о чисто физическом состоянии "невесомости" ("тело легче пуха"), об ощущении на большой высоте глухоты, "пробки" в ушах ("потеря тела через ухо"). Это ощущения не плывущего в воздухе, а того, кто, говоря по-современному, уже пронзает космическое пространство. Цветаева со своими обостренными чувствами в лифте испытывает то же, что человек, плохо переносящий "качку", — в самолете; а в самолете, в котором никогда не летала, мысленно ощущает себя, как в безвоздушном пространстве.

Стих передает физическое состояние поэта. Дух захватывает, сердце готово разорваться, дыхание сбивается. Автор не поспевает за собственным сердцем, не поспевает за мыслью — тоже рвущейся, — не поспевает за словом. Перебои сердца, перебои ритма — перебои слов — задыхание — скороговорка — нет возможности произнести все слова:

…И гудче гулкого —
Паузами, промежутками
Мо'чи, и движче движкого —
Паузами, передышками
Паровика за мучкою…

Последняя строка-образ коротка до невнятицы: речь идет о паузе, по тягости своей приравненной к ожиданию в голодные годы паровика, везущего муку. Из всей картины-сравнения поэт оставил лишь три слова; остальное читатель должен домыслить, довообразить сам. И дальше, нагнетая сравнения:

…Паузами, полустанками
Сердца, когда от легкого —
Ох! — полуостановками
Вздоха — мытарства рыбного
Паузами, перерывами
Тока, паров на убыли
Паузами, перерубами
Пульса, — невнятно сказано:
Паузами — ложь, раз спазмами
Вздоха…

Эта последняя физическая мука тела перед последним его рывком в бесконечность; последнее, седьмое небо — позади, с землей покончено; уже не "землеотлучение", а "землеотречение. Кончен воздух. Твердь… Кончено. Отстрадано В газовом мешке Воздуха. Без компаса Ввысь!.."

"Поэт — тот, кто преодолевает (должен преодолеть) жизнь", — писала Цветаева Рильке.

Вознесение, взмывание "из лука — выстрелом — ввысь!" Освобожденный от последних пут воздуха, поэт попадает в твердь беспредельности. Почему автор настаивает именно на этом слове? Потому, очевидно, что в безвоздушной запредельности — твердость, надежность новой, внеземной стихии, свобода от всяческих уз и помех. Эта твердь обратна земной и дает совершенно новые ощущения:

Полная оторванность
Темени от плеч —
Сброшенных! Беспочвенных —
Грунт! Гермес — свои!
Полное и точное
Чувство головы
С крыльями…

Поэт, перевоплотившийся в своего Гения вдохновения, устремляется все выше, все дальше, в царство Разума: "…Не в царство душ — В полное владычество Лба".

Об этом Цветаевой мечталось в "Попытке комнаты": "Был подъем, Был — наклон Лба — и лба".

Что же дальше с воздухоплавателем? "Дальше — ничего: всё" — такой формулой ответила бы сама Цветаева. Осуществилось преображение Поэта в Поэзию. Предел этого преображения, этого полета по вертикали бесконечен; но если он все-таки есть, он наступит в тот момент, когда творческому Разуму приоткроется смысл и тайны Вселенной; это произойдет