Марина Цветаева. Жизнь и творчество

И — конец: осень, закат жизни, конец всего былого, гибель того, из чего и откуда, гибель ствола, на котором взросли…

А потом — журавлиный клин,
А потом — из-за <… > спин
— Дети, шею себе свернете! —
На котором-то повороте
Возле дома, который пуст, —
Одинокий бузинный куст.

Оборот назад. Теперь, в тридцатые годы (как, впрочем, и всегда, но теперь особенно), Цветаева так и будет жить: с оборотом головы назад — ко всему и всем, что умерло, умерли…

То'й ее — несчетных
Верст, небесных царств,

Той, где на монетах —

Молодость моя —
Той России — нету.

— Как и той меня.

Это — конец стихотворения "Страна", написанного немного позже. Живая стихотворная формула, заменяющая многословные рассуждения на тему: тосковала ли Марина Цветаева по родине?

С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет!
Той страны на карте —
Нет, в пространстве — нет.

Выпита как с блюдца, —

Донышко блестит!
Можно ли вернуться
В дом, который — срыт?

По той родине — да, тосковала. Возвратиться "в новую страну" — нет, не хотела, не могла.

Но вернемся к стихотворению "Бузина". Цветаева трудно работала над ним; отложила и вернулась через четыре года, добавив в него новые муки души своей, однако финальная строфа была написана сразу, в сентябре тридцать первого:

Бузина багрова! багрова!
Бузина — целый край забрала
В лапы! Детство мое у власти!
Нечто вроде преступной страсти,
Бузина[104]

, меж тобой и мной…Я бы века болезнь — бузиной

Назвала…

Поэт здесь тягается не с Вечностью, не с Миром, а с своим временем, своим веком — больным, жестоким — и преходящим. Ведь ягоды бузины следующим летом вновь созреют, потом опять будут "казнены", залив своей кровью землю и оголив куст… Но та бузина будет уже другая. И Марина Цветаева, опережающая свое время, почти никем не понятая, "шею себе сворачивала", оглядываясь назад — на канувшую в небытие Родину, — ту, "где на монетах молодость моя" (профиль царя)…

Двойственность, двоякость, двуединство, неугасимая "преступная страсть": между Бытом Истории и Бытием Вечности…

Поэт не в ладу с историей, со своим временем: "- Не нужен твой стих — Как бабушкин сон. — А мы для иных Сновидим времен. — Докучен твой стих — Как дедушкин вздох. — А мы для иных Дозо'рим эпох" — так начинается стихотворение, датированное 14 сентября и кончающееся вполне конкретно:

А быть или нет
Стихам на Руси —
Потоки спроси,
Потомков спроси.

Да ведь Цветаева еще давно об этом писала:

В завтра путь держу, —
В край без пра'отцев…

Поверх старых вер,

Новых навыков,
В завтра, Русь, — поверх
Внуков — к правнукам!

("По нагориям…", 1922 г.)

Оборот назад — и одновременно устремление вперед. "Преступная страсть" между поэтом и временем. Пастернаковское "поверх барьеров". Все это называется творчеством.

Той же осенью Цветаева была поглощена писаньем обширного трактата о творчестве, который именовала книгой: "Искусство при свете совести".

Эта вещь требовала собеседника, проговаривания мыслей. Одною из таких собеседниц, по-видимому, была Саломея Николаевна; во всяком случае, Марина Ивановна дважды сообщала, что "Искусство…" посвящает ей (письма от 23 октября и 17 ноября).