Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Конечно, сразу никто из серьезных торговцев не хотел связываться с реализацией диковинных жемчугов. Но потом Ассаэль предложил лучшие образцы своему старому другу Гарри Уинстону, владельцу известных салонов по продаже драгоценностей, и тот согласился выставить черный жемчуг на витрины своего магазина на Пятой авеню, для пробы назначив небывало высокую цену. И прием сработал! Черные жемчужины смели подчистую. Покупательниц на Манхэттене главным образом заинтриговала именно цена, и только потом пришло понимание их природной красоты. Зато потом экзотические полинезийские камушки вошли в число наиболее изысканных украшений… Папа контролирует добычу, а мсье Сальвадор занимается организацией рекламной кампании.

Марина с интересом слушала сына, а потом внезапно рассмеялась, словно вспомнив что-то смешное.

— Что, мама?

— Значит, все очень просто: они взяли что-то, представлявшее сомнительную ценность, и превратили это в нечто прекрасное. Помнишь Тома Сойера? Как там писал Марк Твен: «Том смог открыть великий закон, управляющий поступками людей: для того чтобы человек страстно захотел обладать какой-либо вещью, эта вещь должна достаться ему как можно труднее». Вот так и Ассаэль с твоим отцом заставили богатых американцев страстно возжелать таитянский жемчуг и платить за него бешеные деньги…

Володя поднялся из-за стола: «Я сейчас, мам» — и удалился в свою комнату. Через минуту он вернулся и протянул Марине изящную коробочку: «Это — тебе». Она раскрыла коробочку-раковину — на белоснежном шелке лежала черная жемчужина в виде большой капли…

Марина прикоснулась пальцем к кончику носа, веря, что так всегда можно вовремя остановить лишнюю слезу. Вздохнула: «Знаешь, чем подкупить свою мать…» Положила на ладонь теплый, почти невесомый камушек и пообещала: «Володя, я обязательно сделаю себе кулон и всегда буду носить его. Спасибо, дорогой…»

«Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий…»

Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать в своем воображении то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело… ее свежий голос, с неожиданно низкими бархатными нотками… «Во всех ее движениях, в ее словах, — думал я, — есть что-то благородное… врожденная изящная уверенность».

… И некий ореол окружающей ее таинственности…

А. Куприн — «Олеся»

Да разве мог молодой советский актер Владимир Высоцкий противостоять поголовному умопомрачению и куда-то улизнуть, не угодив под божественные чары Колдуньи, когда увидел ее в кино? Только полюбил он не колдунью, а именно ее, земную женщину, Марину. Чуть позже с неподдельным сожалением один из завистливых современников заметит, что Высоцкий своей женитьбой на Марине Влади украл самую заветную мечту всех мужчин Советского Союза. Зато, безусловно, осуществил свою.

Конечно, он был вынужден любоваться, лицезреть ее издалека, видя лишь на экране. Нет, еще и на обложке самого популярного в ту пору журнала «Юность», украшенную литографией долговязого литовца Стасиса Красаускаса: девушка-весна, русалка с распущенными на ветру волосами, похожими на стебли цветов. Да разве мыслимо было не угадать в ней Марину, черты ее живого и теплого лица?!

Безоглядной влюбленности Высоцкого в женщину-миф сочувствовали друзья, осознавая абсолютную безнадежность всех его мечтаний и грез. Никто не верил, что когда-нибудь она услышит обращенные к ней слова не песни, а мольбы:

Посмотри, как я любуюсь тобой, —
Как Мадонной Рафаэлевой!

Над ним подшучивали, а иногда зло посмеивались прямо в лицо: «Кто ты, и кто Она?!» Но он все равно верил и знал, что их встреча неминуемо произойдет и Марина полюбит его. Даже в ее морском имени он ощущал нежный накат неистовой любовной волны и понимал, что все обязательно случится — и тогда увидят все:

Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь…

И ничего, ровным счетом ничего он поделать с собой не мог. Да и чьи головы не кружились, когда Она стремительно продиралась через кустарник, а сквозь разодранное о колючки платье лихорадочно дышала ее властно зовущая плоть?.. Своенравная, вольная дикарка, готовая в любой момент ускользнуть от людей в лесной чащобе, воспринималась как нечто экзотическое, но такое родное, «свое».