Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Но ни поэтический спектакль по стихам Маяковского «Послушайте!», ни революционные «Десять дней, которые потрясли мир» Марину особо не «потрясли». Вряд ли это можно было считать авангардом, на Монмартре ей доводилось видеть «революционеров» и похлеще. Да и вообще, это была не ее эстетика и драматургия. Хотя профессиональная работа некоторых актеров запомнилась…

— Ты не видела главного, — категорически заявила Марине Иечка Саввина, с которой уже довелось близко познакомиться. — Сейчас «Таганка» ставит «Пугачева» Есенина. Вот что нужно обязательно увидеть! И услышать. Я договорюсь.

Ия уселась рядом с телефоном и принялась кому-то настойчиво звонить. Потом торжествующе произнесла: «Все! Не волнуйся, идем, завтра у них прогон… Обрати внимание на Хлопушу».

19 июля 1967 года Влади в сопровождении Саввиной и, конечно же, Макса Леона были на «Таганке». Марина потом рассказывала: «…И я увидела его, этот шквал энергии, — он буквально сбивал с ног… Такая фантастическая энергия, он был прекрасен, просто гигант… Он очень сильно играл…»

Прямо таким, каким был только что на сцене, с голым торсом, весь взмокший после долгой репетиции и от жары, Высоцкий неспешно шел по служебному коридору к своей гримерной комнате, обмахиваясь по ходу клетчатой рубашкой. В закулисье было сумрачно, тихо и, как ни странно, даже чуточку прохладно.

— Володя! — окликнул его знакомый голос.

Он оглянулся: Иечка! И рядом… быть не может! Марина Влади…

«Увидел „колдунью“, — рассказывал счастливый свидетель первого свидания фотохудожник Игорь Гневашев, — чуть опешил и, маскируя смущение, форсированным, дурашливо-театральным голосом: „О, кого мы видим!..“ Она остановилась: „Вы мне так понравились… А я о вас так много слышала… Говорят, вы здесь страшно популярны“».

Кое-как натянув ковбойку, еще более смущенный и растерянный, Высоцкий широко взмахнул рукой: «Прошу!..» Затем всей кучей сидели в его гримерке, вспоминал Гневашев, пили дешевое сухое вино.

Потом… Что же было потом?

«Кажется, мы поехали в ресторан ВТО, вспоминала Марина, или в какое-то другое заведение. Какая, в сущности, разница? Он подошел — боже мой, нет! — такой простой, маленький, серенький мужичонка, невысокого роста, только необыкновенные, будоражащие глаза… На сцене он меня потряс. А тут я увидела мальчика. Он был совсем никакой. Худенький. Такой… немножко кругленький… То есть он не был красавчиком, но он был жутко талантлив. На сцене, конечно, он был гигант. А в жизни — совсем незаметный, на улице на такого не обратишь внимания… Володя сел рядом, глаза — в мои глаза. А потом: „Знаете, я люблю вас, и вы будете моей женой“. Такой наглец! Подобное я слышала не раз от многих. И потому лишь улыбнулась и сказала: „Прежде всего, я не свободна. Во-вторых, я этого не желаю…“»

Ну и что? Но его глаза — Боже мой!.. Эти глаза… В них такая потаенная страсть, такая уверенность, такая ярость и такая сила — мужская. Всего этого не было у тех, с кем доводилось встречаться раньше. Такое впечатление, что до сих пор ее окружало повальное слабоволие.

Высоцкий был человеком жеста, бретером. И Марина, как женщина, которая ценит сильных людей, это сразу поняла. Для него же, сразу увидели друзья, любовь к Марине была ураганом, и он не допускал даже мысли быть отвергнутым. Он отсекал всех соперников решительно и быстро, так, как некогда учила его драться улица. Однажды в компанию, где были и Марина, и Владимир, ввалился очень известный в то время киноактер Олег Стриженов и, подвыпив, стал выговаривать Влади: «Ну, что, ну что ты в нем нашла? Ты посмотри, кто он такой — коротышка, алкаш… Вот я — мужик!» Не размениваясь на слова, Высоцкий встал и двумя ударами свалил нахала на пол…

Ударил первым я тогда — так было надо! —

потом пел он, а Марина слушала и улыбалась.

Но там, где под напором барда с хриплым голосом, стремительно набиравшего популярность, сдавались без боя любые крепости, французский форт оставался непоколебим. А это подхлестывало еще больше, и ему было наплевать на нескончаемый шлейф слухов, змеившийся за Влади. И на то, что она якобы приехала в Москву с очередным любовником, каким-то румыном, и на то, что «колдунья» приносила всем своим мужьям несчастья, что первый муж — французский летчик — разбился при посадке, а второй — кажется, югослав или венгр, — погиб не то в горах, не то в океане… Слухи о злом роке и проклятии «белокурой бестии» будоражили, волновали, возмущали, пугали всех, но только не Высоцкого…

Он шалел от любви. Друзья не узнавали своего товарища и волновались за него, он казался им совершенно беззащитным и беспомощным, и все страдания легко читались на его лице. Он ее преследовал, но все было тщетно… Она украдкой просила гостей, откланивающихся под утро из ее гостиничного номера:

— Ребята, вы его уведите подальше от гостиницы, а то он возвращается и… как это?.. Ломится…