Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Вот слушай и запоминай рецепт бульона, который я сама придумала. Его готовят из рыбы, и рыбы нужно много и по возможности мелкой. Ее долго кипятят, не добавляя никаких специй. Потом из рыбы нужно вынуть кости, посолить, а затем уже процедить бульон. Кстати, масса из костей и хвостов — очень вкусный корм для собак, кур или просто певчих птичек. Жаль, у вас здесь никакой живности нет, не то что у меня дома… Да, и последний штрих — добавляешь туда выжатую половинку лимона и мелко нарубленный анис. И тогда уже подаешь на стол. Объеденье!..

В Москве Марина безропотно ходила по полупустым и грязным гастрономам, наводила порядок в квартире, пылесосила, стирала, вытирала пыль, гладила белье, сдавала пустые бутылки. В очередях за колбасой ей постоянно приходилось решать некоторые лингвистические головоломки. К примеру, Марина никак не могла сообразить, когда ей задавали вопрос: «Кто крайний?» Ведь у очереди, по ее мнению, имеются два края. Почему же тогда господ интересует крайний, а не последний? И как реагировать на слова господ, когда один из них говорит другому: «Да отстань от нее! Видать, сука, нерусская!»? Все это поначалу madame Vlady ставило в тупик…

«В России главное слово — „дефицит“, — просвещала она своих парижан. — Все было дефицит! Я жила совершенно по-советски, единственную роскошь могла себе позволить — походы в „Березку“, где покупались дефицитные продукты. Я же должна была его хорошо кормить! У нас друзья приезжали из разных городов, привозили продукты. Однажды приходим в театр, а у служебного входа стоит Володин товарищ и в руке, как огромный букет цветов, держит мороженую рыбу!!!»

Задерживаясь на утренней репетиции в театре, Высоцкий названивал домой:

— Мариночка, хватит валяться… Вставай.

Любопытная кадровичка, невольно оказавшаяся свидетельницей разговора, тут же поинтересовалась:

— Володя, а кто у вас готовит, убирает? Кто о тебе заботится?

— Ой, Елизавета Иннокентьевна, да Марина сама все умеет…

* * *

Володя старался показать мне как можно больше всего из того, что сам любил, что было ему дорого, рассказывала Влади. Он очень любил Москву и хорошо знал ее. Не традиционные достопримечательности, которые всегда показывают приезжим, а именно город, где он родился, вырос, учился, работал. Со всякими заповедными уголками, чем-то близкими и дорогими ему… Мы очень любили вечерами бродить по московским улицам. И что больше всего меня поражало, изумляло, покоряло: чуть ли не из каждого окна слышны были его песни…

Ему хотелось каждый день «московских каникул» Марины сделать «красным днем» календаря, придумывая неожиданные для своей «парижской девушки» всяческие приключения. Как-то раз ни с того ни с сего, затащил на прогулку на речном трамвайчике. И, глядя на мутные воды Москва-реки, неожиданно решил:

— А теперь — на Черное море!

В Одессе их ждали, готовились. Еще в аэропорту обаятельнейший балагур Миша Жванецкий предложил: «Ребята, сегодня вы акклиматизируетесь. А завтра — ко мне на концерт».

«Приезжают „Жигули“, — вспоминал Жванецкий. — Олег, друг, за рулем, а рядом голая, как я увидел, женщина. Марина Влади… В те дни жара стояла неимоверная, и она была как-то раздета… В рамках. Но французские рамки — не наши, и поэтому на заводе „Промсвязь“ ей выдали плащ-палатку, чтобы укрылась. Ажиотаж поднялся страшный: Высоцкий с Мариной Влади в зале красного уголка! Можно потерять сознание!.. Дирекция завода, обком партии — все вокруг носились, ну как возле шампуров на гриле. Марина уже сидит, а в зале суета, все ходят, как в Мавзолее, кругами… Движение не прекращалось, пока Володя не попросил: „Дайте же посмотреть, ну, пожалуйста, я вас очень прошу…“»

Одесские гранд-дамы, преследуя по пятам прогуливавшихся вдоль моря Марину Влади и Высоцкого, шушукались: «Она такая красивая, и что она в нем, таком-сяком, нашла?..»

Явно погорячился Высоцкий, воспевая несравненные достоинства девушек с Привоза:

Ну, а женщины Одессы —
Все скромны, все — поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае красивы…

Его друзья — морские капитаны Анатолий Гарагуля и Александр Назаренко — дарили им умопомрачительные черноморские круизы на своих теплоходах «Шота Руставели» и «Грузия», устраивали со всем комфортом, оберегали от досужего внимания, исполняя любые Маринины прихоти и капризы. Бывало, рассказывал Гарагуля, идем, как вдруг Влади говорит: «Хочу купаться». Останавливается теплоход — и Марина плавает посредине Черного моря…

Море было тихим, вечным и праздничным. Ей казалось, что она барахтается в ласковых, шелковых объятиях, а с небес на нее взирает золотое око. И видит Создатель неразумную букашку, которая барахтается среди волн, уже вдоволь нахлебавшаяся солено-горькой воды, и усмехается Боженька: поглядим, выплывешь ли ты. И вспучиваются волны, уже не родные и мягкие, а хлесткие, которые заставляют тебя отворачивать лицо от далекой заветной ленточки, которая то и дело ненадолго ныряет в пучину.