Но главное, чем заняты все ее мысли, конечно, была проблема с записями будущих пластинок Высоцкого.
Надо отдать должное настойчивости Михаила Шемякина, который сумел убедить их в необходимости создания полного звукового собрания сочинений Владимира Семеновича Высоцкого. И показал, кстати, пример профессионального подхода к делу: специально приобрел самую лучшую на то время аппаратуру — два «Ревокса», оборудовал в своей мастерской студию и даже окончил курсы звукооператоров.
Высоцкий очень серьезно отнесся к работе. «Он перепевал многие песни по восемь-девять раз, — рассказывал Шемякин. — Запись продолжалась часами. Иногда он выскакивал из студии просто мокрым».
А в Марине вновь не мирились противоречивые чувства. Да, она понимала, что друзья занимаются благим, в сущности, делом. Но ведь все-таки, как бы ни похвалялся Миша своей аппаратурой, это был лишь любительский уровень. Что, мало было таких «кухонных» записей в той же Москве?.. А каков реальный, практический выход? Пшик…
Хотя, конечно же, приятно было, прогуливаясь с Володей по московским бульварам, слышать из распахнутых окон его голос «с
К тому же эти многочасовые отлучки мужа, естественно, раздражали. Тем более в компании с Шемякиным, от которого чего угодно можно было ожидать. Ведь это же он недавно подбил Володю удрать то ли со званого вечера, то ли из театра — и отправиться гулять в «Распутин», в «Царевич» или в «Две гитары» и хулиганить чисто по-московски, даже пытаться поджечь бистро, из которого их выставили негодяи-официанты…
(Впрочем, теперь Марина не отрицает, что домашние шемякинские записи столь же бесценны, как рукописи классиков литературы. Но тогда, в 1970-е, Михаил был для нее и, естественно, Владимира не более чем «французским бесом»-искусителем. А Шемякин и не отрицал: «У нас с Мариной никогда не было блистательных отношений. Она очень ревновала к нашей дружбе. В то время, когда Володе становилось плохо, она вызывала меня, сдавала мне его на руки, и я с ним возился по десять дней кряду. Запои — страшная штука…»)
Тогда она всю ночь провела в доме у Ревекки, жены Шемякина, ждала его и тихо шалела. «Мы сидели на кухне, — вспоминала Рива, — и курили, курили, курили… Я уж не знаю, сколько сигарет мы выкурили. Марина сидела совершенно бешеная. Я говорю:
— Ну, Марина, давай с юмором к этому относиться.
А ей было не до юмора — она очень сильно переживала. А еще у нее утром была съемка, кажется, в „Марии-Антуанетте“ — ей надо было с утра быть свежей и красивой. И она сидела у нас на кухне и сходила с ума… Потом она все-таки уехала. Сказала мне:
— Как только они появятся — позвони…»
А потом, когда Владимир спел ей уже в Москве «Французских бесов» — о своих парижских «подвигах», Марина сначала хохотала, а затем, дослушав до конца, вдруг принялась демонстративно собирать чемоданы и, задохнувшись от возмущения, сорвалась:
— Ты! Ты вспомнил обо всех — о венграх и болгарах, о цыганах и армянах в браслетах и серьгах, а другу — «гению всех времен» — посвятил всю песню! В этом ты весь! Для меня у тебя не нашлось и полсловечка! Мои слезы не стоят ни гроша, так, по-твоему?.. Вы все негодяи!
— Разберемся, — сказал Высоцкий. — Зачем ругаться, если все равно помиримся?.. А, Марин?
Но она улетела в Париж. А он вслед за ней.
Не раз и не два Марина и Владимир обсуждали самые различные варианты легализации его песен. От «Мелодии» по-прежнему — ни бе ни ме. Нужно было искать фирмачей во Франции, которые бы согласились рискнуть и запустить русского. Хозяева фирмы «Le Chant du Monde» готовы были взяться за проект, но с одним условием: «шансонье совьетик» должен согласовать свой репертуар с Министерством культуры СССР.
— Они меня надуть хотят, — ругался Высоцкий. — Коммунистическая фирма, мать их так!
На согласование ушли месяцы, спал изначальный азарт. Даже на требования министерских искусствоведов радикально пересмотреть «клавир» Высоцкий махнул рукой:
— Все лучше, чем ничего.
После долгих дискуссий было принято решение, что музыкальное сопровождение должно быть оркестровым. Но аранжировщик обязан более-менее знать русский язык, чтобы понимать, о чем идет речь в песне. Было и еще одно условие Высоцкого: желательно, чтобы мелодист не имел консерваторского образования, то есть не был зашорен классикой жанра.