Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Она видела, что Высоцкий жадно впитывал новые впечатления, ему нравились разные страны. Однако с сожалением признавала: «Но только первые две недели. Потом он начинал скучать и собираться домой. И неважно, где мы были — в Париже, в Нью-Йорке или на Таити…» Марина знала, что он «подолгу не мог здесь жить — ему быстро все надоедало. Здесь, я думаю, его тяготило, что его никто не знал. В Москве это был настоящий любимец публики. Я видела вещи, которые никто в жизни не мог бы сделать, кроме него, — например, остановить самолет, уже мчащийся по взлетной полосе. Пилотам передали, что Высоцкий опаздывает, и они притормозили. Здесь, конечно, такого не было. И знаменитому человеку быть никем было не очень приятно…»

Марина по себе знала, что такое популярность, но видела и «географические» различия: «Во Франции… как бы сказать?.. эта популярность спокойная, что ли… А в России… страстная!»

* * *

Близкий товарищ Владимира по Большому Каретному, писатель Артур Макаров, считал, что для Высоцкого его «заграничные периоды… Акапулько, Туамоту — были периодами очень интенсивного творчества. Он там очень много работал. Сохранилось много стихов, написанных на бланках зарубежных отелей. Ему там очень хорошо работалось… и очень хотелось скорее вернуться и проверить все это на людях…»

После очередного возвращения в Москву Высоцкий начинает тормошить Эдуарда Володарского: давай писать сценарий, есть живой сюжет. И 1 января, сразу после встречи нового, 1979 года, они начинают писать киноповесть «Венские каникулы» («Каникулы после войны»).

Впрочем, нет, Высоцкий не пишет — он быстро расхаживает по своему домашнему кабинету и диктует Володарскому, и тот записывает то, что соавтор видит, как в объектив кинокамеры, прямо перед глазами. Видит движущиеся фигуры, слышит их голоса, понимает разворачивающийся сюжет вплоть до финальных сцен. Он знает главных героев своего замысла. Даже имен придумывать не надо — главный герой Владимир, понятно. Жерар — конечно же, Депардье. Даниэль, нет вопросов, разумеется, Ольбрыхский. А Вахтанг, безусловно, Буба Кикабидзе. И все попадания — в яблочко!

«Только бы поскорей все записать! Надо успеть!» — сверлит одна мысль. Соавторам понадобилось всего несколько суток, чтобы черновой вариант сценария был готов. А их женщины-музы были рядом, за стенкой, продолжая праздновать Новый год и коря своих неугомонных мужей. Марина угощала гостей, вспоминал Володарский, а мы сидели в кабинете. Иногда стучали в дверь, звали:

— Кончайте с ума сходить, ребята! Пошли чай пить!

— Мы работаем! — кричал в ответ Высоцкий.

Поставив точку, счастливый Владимир тут же сообщил о своем замысле зарубежным друзьям, соблазняя их возможностью «артельной» работы. Марина увезла рукопись в Париж, перевела и показала Депардье. Тот пришел в восторг и заявил, что готов сниматься хоть сегодня и без всякого гонорара. Данек Ольбрыхский, которому Высоцкий сам прочел сценарий, тоже сказал, что готов начать работать в любую минуту. О Бубе и говорить нечего…

Только ни советское Госкино, ни французских продюсеров не интересовала поразительная история русского, грузинского, польского и французского летчиков, случившаяся с ними в годы войны. Правда, якобы летом 1980 года за работу над проектом был готов взяться Милош Форман. Как будто бы даже с кандидатурами исполнителей он был согласен. Только главного героя уже не было на белом свете…

Ольбрыхский говорил, что «после смерти Володи деньги для фильма действительно отыскались. Нас снова стали приглашать на съемки, где роль Володи должен был сыграть кто-то другой. Но я сказал, что это невозможно. Да и по возрасту мы уже больше смахивали на полковников, а не на молоденьких лейтенантов, как это должно было быть по сценарию… На том все и закончилось».

Писательство — заразная болезнь, все больше убеждалась Марина. Она чувствовала и видела, как оживляется Владимир, когда ему в конце концов удается нащупать нужную строчку, образ, найти ту самую единственную рифму. В такой момент он сдерживает себя, чтобы тут же совершить что-нибудь из рук вон выходящее, все равно что — даже взбежать в восторге на стенку и отбить чечетку! Она радовалась за него и немножко завидовала.

«Когда умерла мама, — рассказывала Марина, — мы с сестрами решили написать о нашей русской артистической семье. О корнях и традициях. Мы хотели рассказать о любви наших родителей, о четверых внучках нашей бабушки — двух брюнетках и двух блондинках, которые прожили счастливую жизнь на улице Альзас в Клиши и у которых много детей. А также о проблемах, которые мучили нас. Наши старшие сыновья — мой и сестры Милицы — оказались подвержены наркомании. Мы захотели честно рассказать другим об этой трагедии. Предупредить. Кроме того, в своей книге мы хотели провести мысль о том, что „звезды“ театра и кино — тоже люди, со всеми человеческими проблемами. Когда мы писали свою книгу Babouchka (в переводе не нуждается), между звездами и обычными людьми существовала пропасть».