Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Считать, что все поголовно бесспорно млели при виде «звездной пары», конечно, было бы ошибкой. Друзья прежних лет полагали, что именно усилиями Марины был крайне сужен круг общения Высоцкого. Во всяком случае, в этом полностью уверен Николай Губенко. Вспоминая молодые годы, он с сожалением говорил: «Наши дружеские отношения продолжались довольно долго, но как только появилась Марина Влади, то все резко оборвалось… Кроме того, Володя настолько влюбился в нее, что на какое-то время забыл о своих друзьях, он был поглощен только Мариной. Ею жил, ею дышал, без нее и дня не мог прожить… Роковую или не роковую, но она сыграла свою роль в судьбе Высоцкого. Более того, это ведь ее сын пристрастил Володю к наркотикам, отчего он и погиб…»

В глазах скалолаза Леонида Елисеева «пристегнутый» к Влади Володя уже не был тем «рубахой-парнем с душой нараспашку, готовым первым оказаться там, где трудней и опасней, каким он был в горах в пору „Вертикали“… А душевное признание мною Марины я ощущал бы предательством по отношению к матери Володиных детей. Мне ясно, что не было бы Марины — не было бы и застолья… Многие считали за счастье пригласить мировую кинозвезду к себе в дом, на дачу, в ресторан… Прошло несколько лет. Мы встречались редко. В основном в Доме кино. Володя всегда приходил с женой, был приветлив, но былой дружеской радости не проявлял — его сдерживали невидимые вожжи Марины, которые я чувствовал…»

Ну и так далее.

«Марина, ты письмо мне напиши, по телефону я тебе отвечу…»

«Мои письма к тебе совсем не удовлетворяют меня. После того, что мною и тобой было пережито, мало писем, надо бы продолжать жить. Мы так грешны, что не живем вместе! Ну, да что об этом толковать! Бог с тобой, благословляю тебя, моя немчуша, и радуюсь…»

А. Чехов — О. Книппер-Чеховой

Ялта, 9 ноября 1901 года

В их жизни постоянно присутствовала VIP-персона — телефонистка международной станции, «07».

Когда Марины не было рядом, он набирал две заветные цифры и просил: «Мне „Семьдесят вторую“». «72-я» соединяла его с «тридцатой», «30-я» с «семнадцатой». И так далее. Наконец трубка отзывалась родным голосом, и Владимир говорил: «Хочешь новую песню послушать?..» И пел.

Иногда в трубке что-то щелкало. Тогда приходилось взывать к совести «слухачей»: «Ребята, дайте поговорить без свидетелей. Это чисто интимный разговор. Отключитесь, а? Я вам потом спою». Щелчок. Можно петь Марине. Можно говорить до бесконечности. А после разговора, случалось, раздавался звонок: «Можно Владимира Семеновича?» — «Да» — «За обещанным…»

«Мы всегда на краю расставания и новой встречи, что заставляет не замечать ненужные мелочи…» — утешала себя и любимого Марина. Для нее телефонный аппарат, «беспокойный, временами слишком молчаливый, ненавидимый или любимый», был почти что живым существом: «Вначале он был из черного эбонита, теперь он из серого пластика и иначе устроен. У меня с ним длительные tâte-â-tâte, и я жду, чтобы он соизволил позвонить. И когда наконец он звонит, это, прежде всего, голоса телефонисток Москвы, невольных свидетельниц наших взрывов нежности, наших споров и ссор, размолвок. Они стали нашими верными друзьями. И только они, когда пожелают, могут соединить нить наших прервавшихся отношений, они способны на все».

Раньше влюбленные писали письма друг другу. Но у Марины недоставало сил и терпения на это: «Я не представляла себя в ожидании почтальона, чтобы получить вести 10-дневной давности. Нам необходимо общаться ежедневно, ежеминутно, знать все друг о друге. Телефонистки это хорошо понимают и, не колеблясь, по всему миру соединяются с коллегами, чтобы связать нас хотя бы на несколько минут…»

Еще в девятнадцатом веке в письме Александру Пушкину Владимир Одоевский предрекал: «Письма в будущем сменятся електрическими разговорами…» Именно так — «електрическими»…

Телефонистки — невольные и незримые «посредники любви» — помогали Высоцкому разыскивать Марину, где бы она ни находилась, в любой точке света: в Риме, в кресле парикмахера, на съемочной площадке в Южной Америке или в испанском отеле, только ради того, чтобы он мог сказать своей Мариночке, что любит ее. И любит именно в эту минуту.