Маринкина любовь

Голубев был тоже угрюм и нервен. Его дела шли все хуже, его таки уволили из министерства, и теперь он находился в постоянном поиске случайных заработков. С Маринкой они почти не общались. Когда он возвращался домой поздно вечером, она частенько уже спала рядом с сыном, полностью вымотавшись за день и предыдущую бессонную ночь. Она несильно страдала от недостатка общения с мужем: к этому времени Павел Иванович начал ее отчаянно раздражать, хотя она стоически пыталась держаться и не показывать этого.

Вскоре дошло до первых серьезных конфликтов. Голубев настаивал на том, чтобы они отдали малыша в ясли.

— Тебе надо идти работать! Мы не выдержим! Я не смогу вас обеспечить!

— Ты только о деньгах думаешь! Я не отдам ребенка в ясли. Только через мой труп! — кричала Маринка, прижимая к груди испуганного сына. Такие разговоры мгновенно выводили ее из себя.

— Все дети ходят в ясли — и это нормально. Наш что, особенный?

— Особенный, представь себе! Он дома-то беспрестанно болеет, а что будет в яслях? Тебе вообще что важнее, какие-то деньги или твой сын?

Голубев потел и сдавался. Маринка хлопала дверью и уходила в спальню. И такие стычки повторялись каждую неделю.

По весне навестить Маринку приехала мать и привезла много разных новостей.

— Ты не представляешь, дочь! — говорила она, вытирая слезы большим носовым платком. — Николай спивается совсем. Что делать — не знаю. Третью неделю из дома не выходит, горькую пьет. А ведь не мальчик уже, здоровье-то шалит. Что делать?

— Ох, говорила я тебе, мама! Нечего его было распускать и баловать! Сама виновата.

— Но я же люблю его, он меня моложе… А вдруг уйдет? Что мне с ним делать, Маринка?

— Уйдет — туда ему и дорога! А что делать с ним, я не знаю… Лечить, наверно, надо, если еще не поздно. — У Маринки не было никаких представлений о том, что делают в таких запущенных случаях с алкоголиками.

— А ты думаешь, я сложа руки сидела! Да я в нашем диспансере всех напрягала! Чего только не делали — не помогает! А ехать на лечение он категорически не хочет. И правильно, что он, хроник какой? — Мать помолчала и заговорила умоляющим почти голосом: — Дочка, я знаю, что надо…

— Что, мама? — Маринка уже примерно представляла дальнейшее развитие событий.

— Надо его закодировать! Такая новая методика есть… После этого вообще не пьют, трезвенниками делаются. К нам в выходные врач-экстрасенс из Москвы приезжает, собирает людей в ДК и кодирует.

— Ну закодируйте! — Маринка всегда скептически относилась ко всем экстрасенсам, но понимала: мать не переубедить.

— В этом и проблема, — помяла платок мать. — Денег у меня на это дело нету. Ты же знаешь, Николай не работает, Кристька учится и хвостом крутит, кормить-одевать всех надо… А тут он учудил…

— Что еще?

— Ну продал Николай телевизор наш цветной и весь хрусталь вынес из квартиры…

— Да гони ты его, мама, в шею, — не выдержала Маринка. — Я тебе уже давно говорила. Это же просто сволочь!

— Не смей так о нем! Он твой отчим, он Кристинке отец!

Маринка встала из-за стола и налила себе чай, чтобы успокоиться. Спорить с матерью было бессмысленно. Лидия Ивановна сидела с обиженным видом и громко хлюпала носом. Пришлось подавить все сильнее накапливающееся раздражение. Она подошла к матери и взяла ее за плечи:

— Что я могу сделать для тебя, мама?

— Дочь, помоги! — сразу воодушевилась Лидия Ивановна. — Нужны деньги, чтобы Николая закодировать. Потом все будет хорошо. Он пойдет работать, и мы тебе все отдадим.

— Сколько? — Маринка вздохнула и пошла к своему тайнику в старой швейной машинке, куда складывала мелкие деньги на одежки к лету Илюшке и себе.

— Да сколько дашь! Вы же тут в Москве, вам проще, чем нам, в провинции.

— Держи, мама. — Голубева, не пересчитывая, отдала ей все деньги. — Только не покупай ничего Николаю, я тебя очень прошу!

— Вот спасибо, дочь! — обрадовалась Лидия Ивановна, заворачивая деньги в платок. — Выручила меня.

В спальне заплакал Илюшка. Маринка вышла и вернулась, держа его на руках.

— А что это он у тебя такой худенький, дочь? Плохо кормишь, наверно?

— Мама, перестань!

— Ладно, не обижайся. А у Соловьева-то твоего такое происходит! Бедный Лев Дмитриевич! За что все это на его голову сыплется?

— Что еще? — У Маринки сердце в пятки ушло. — Что-то с Димкой? Или с Ленкой?

— С охламоном-то этим что будет! Ему море по колено. Все нормально у твоего Димки. Гуляет по-черному, девок по всей округе портит. Хоть и больной, а все туда же!

— Мама, почему больной?

— Весь город знает, что он с головой не дружит, только тебя жизнь ничему не учит! Как околдованная! — вскипятилась мать.

— Ладно, проехали. Так что случилось?

— Светка, бедная, на двух работах разрывается, а он, скотина, катается на лыжах, отдыхает и, представь себе, поет в городском хоре!

— Это Димка-то поет? — Маринка не удержалась и прыснула.

— Тебе все хиханьки! И сестрица Димкина тоже тот еще фокус выкинула… Вот семейка!

— Наташка?

— Она самая. Как Лев Дмитрич все это пережил? Я как мать его так понимаю! Бедный человек. Все сделал для своих детей, а они его так…