Марио и фокусник

Но здесь его прервал юноша с нубийской прической и переброшенным через плечо пиджаком, чей воинственный пыл, как выяснилось, угас лишь на время и который теперь с высоко поднятой головой рыцарски встал на защиту родного городка.

- Хватит! - громко сказал он. - Хватит шуток над Торрс. Мы все родились здесь и по потерпим, чтобы над нашим городом издевались в присутствии иностранцев. Да и эти двое - наши приятели. Они, конечно, не ученые профессора, но зато честные ребята, почестнее кое-кого здесь в зале, хвастающего Римом, хоть он его и но основал.

Вот это отповедь! Парень и вправду оказался зубастым. Публика не скучала, наблюдая за этой сценкой, хотя начало программы все оттягивалось. Спор всегда захватывает. Одних пререкания просто забавляют, и они но без злорадства наслаждаются тем, что сами остались в стороне; другие принимают все близко к сердцу и волнуются, и я их очень хорошо понимаю, хотя тогда у меня создалось впечатление, что тут какой-то сговор, и оба неграмотных увальня, так же как Джованотто со своим пиджаком, отчасти подыгрывают артисту, чтобы развеселить публику. Дети слушали развесив уши. Они ничего не понимали, но интонация До них доходила и держала их в напряжении. Так вот что такое фокусник, по крайней мере итальянский. Они были в полном восторге.

Чиполла встал и, раскачиваясь, сделал два шага к рампе.

- Смотри-ка! - произнес он с ядовитой сердечностью. - Старый знакомый. Юноша, у которого что на уме, то и на языке! (Он сказал "sulla linguaccia", что означает "обложенный язык" и вызвало взрыв смеха.)

Ступайте друзья! - повернулся ои к двум остолопам. - Я на вас нагляделся, сейчас у меня дело к этому поборнику чести, con qnesto torregiano di Vcnere, этому стражу башни Венеры, несомненно предвкушающему сладостную награду за свою преданность.

- Ah, nоn scherziamo! Поговорим серьезно! - воскликнул парень, глаза его сверкнули, и ои даже сделал такое движение, словно хотел сбросить пиджак и от слов перейти к делу.

Чииолла отнесся к этому довольно спокойно. В отличие от нас, обменявшихся тревожным взглядом, кавальере имел дело с соотечественником, чувствовал под ногами родную почву. Он остался холоден, выказав полное свое превосходство. Насмешливым кивком в сторону молодого петушка, сопровождаемым красноречивым взглядом, он призвал публику посмеяться вместе с ним- над драчливостью своего противника, свидетельствующей о его простодушной ограниченности. И тут опять произошло нечто поразительное, осветившее это превосходство жутковатым светом и самым постыдным и непонятным образом-обратившее воинственное напряжение всей сцены во что-то смехотворное [Ах, довольно шутить! (uт.)].

Чниолла еще ближе подошел к парию и как-то по-особенному носмот рел ему в глаза. Фокусник даже наполовину сошел с лесенки, которая слева от нас вела в зал, так что стоял лишь чуть повыше и почти вплотную перед воякой. Хлыст висел у него на руке.

- Итак, ты не расположен шутить, сынок, - сказал он. - Да это и понятно, водь каждому видно, что ты нездоров. И давеча язык у тебя,- прямо скажем, по очень-то чистый, - указывал на острое расстройство желудка. Не следует ходить на представления, когда себя так плохо чувствуешь; ты и сам, я знаю, колебался, думал, не лучше ли лечь в постель и сделать себе согревающий компресс на живот. Непростительное легкомыслие было нить после обеда столько белого вина - добро бы хорошего, а то такую кислятину. И вот теперь у тебя колики, и ты готов корчиться от боли. А ты не стесняйся! Дай волю своему телу, согнись, это всегда приносит облегчение при кишечных спазмах.

Пока Чииолла дословно произносил эту речь со спокойной настойчивостью и своего рода суровым участием, глаза его, впившиеся в глаза молодого парня, словно бы сделались сухими и горячими поверх слезных мешочков, - то были совссм цеобычные глаза, и становилось понятно, что его противник не только из мужского самолюбия не мог отвеети от ни:х взгляд. Да и вообще на смуглом лице Джованотто скоро по осталось и следа прежней самонадеянности. Он смотрел на кавальере, приоткрыв рот, и рот этот кривился в смущенной и жалкой улыбке.

- Дай себе волю, согнись! - вновь повторил Чнполла. - Ничего другого тебе не остается! При таких резях всегда корчатся. Не станешь,же ты противиться естественному движению только потому, что тебе это советуют.