Марион Фай

— Рабы и есть. Женщины должны быть рабами: они рабы условий света. Едва ли может молодая девушка противиться семье своей в вопросе о браке. Она может быть достаточно упряма, чтоб победить возражения, но случится это потому, что самые возражения не достаточно сильны. В данном случае возражения будут очень сильны.

— Увидим, мама, — сказал он. Мать, которая хорошо его знала, поняла, что продолжение разговора ни к чему бы не повело.

— Да, — сказал он, — я поеду в Гендон может быть в воскресенье. Этот мистер Вивиан славный малый, а так как Гэмпстед не желает со мной ссориться, я конечно с ним не поссорюсь.

Роден вообще был любим у себя в департаменте, и сумел сделать свои занятия приятными и интересными; но у него были свои маленькие невзгоды, как у большинства людей на всех карьерах. Его неприятности возникали главным образом из неблаговоспитанности собрата-клерка, который сидел с ним в одной комнате, у одного стола. В этой комнате их было пять человек, пожилой джентльмен и четверо молодых людей. Пожилой джентльмен был смирный, вежливый, глуповатый старик, который никогда никому не причинял неприятностей и мирился с легкомыслием молодежи, лишь бы проявления его не были слишком шумны или противны дисциплине. Когда это случалось, это вызывало у него одно только замечание: «Мистер Крокер, этого я не потерплю». Далее этого он никогда не шел, ни в смысле жалоб за своих подчиненных высшим властям, ни в личных ссорах с молодыми людьми. Даже с мистером Крокером, который несомненно был несносен, ему удалось сохранить подобие дружеских отношений. Фамилия его была Джирнингэм; первым, по летам, после мистера Джирнингэна, был мистер Крокер, от неуместных острот которого часто страдал наш Джордж Роден. Это иногда заходило так далеко, что Роден предвидел необходимость объяснить мистеру Крокеру, что между ними установилась вражда, или, что они «не разговаривают» иначе, как по делам службы. Но в подобном действии была бы решительность, которой Крокер едва ли стоил, и Роден воздержался, откладывая со дня на день, но продолжая сознавать, что надо что-нибудь предпринять, чтобы остановить вульгарные и неприятные ему выходки.

Двое других молодых людей, мистер Боббин и мастер Гератэ, которые сидели за отдельным столом и были младшими клерками в этом отделении, были довольно милые и веселые люди. Оба они были очень молоды и пока не приносили еще особо пользы правительству королевы. Они поздно являлись на службу и к четырем часам торопились уйти. В департаменте иногда разражалась буря, порождаемая невидимым, но могущественным и недовольным Эолом, во время которой Боббину и Гератэ угрожали, что их вышвырнут в безграничное пространство. Писались бумаги, налагались взыскания, давали понять, что тот или другой должен будет возвратиться в свое неутешное семейство при первом же случае. Даже в настоящую минуту возник вопрос, не возвратить ли на родину Герата, который с год тому назад приехал из Ирландии. Правда, он блистательно выдержал экзамен для поступления в гражданскую службу; но Эол ненавидел молодых ученых, которые являлись к нему с полными баллами, и объявил, что хотя Герата несомненно — лингвист, философ и математик, но гроша медного не стоил как почтамтский клерк. Но он, так же как и Боббин, пользовался покровительством мистера Джирнингэма и расположением Джорджа Родена.

Товарищам-клеркам сделалось известно, что Роден дружен с лордом Гэмпстедом. Это обстоятельство отчасти было ему полезно, отчасти наоборот. Его товарищи не могли не ощущать как бы отражения его почестей в собственной близости с приятелем старшего сына маркиза, и желали быть в хороших отношениях с человеком, который вращался в таких высоких сферах. Это было естественно; но не менее естественно было, чтобы зависть обнаруживалась в насмешках и чтобы клерка попрекали лордом. Крокер, когда впервые обнаружилось, что Роден проводит большую часть своего времени в обществе молодого лорда, горячо желал сойтись с счастливым юношей, который сидел против него; но Роден не особенно дорожил обществом Крокера, а потому Крокер и посвятил себя насмешкам и остротам. Мистер Джирнингэм, который от всей души уважал маркизов и чувствовал нечто в роде истинного трепета перед всем, что соприкасалось с парами, непритворно уважал своего счастливого подчиненного с минуты, когда узнал об этой дружбе. Он действительно стал лучшего мнения о клерке, потому что клерк сумел сделаться товарищем лорда. Для себя он ничего не желал. Он был слишком стар и жизнь его слишком определилась, чтобы ему желать новых связей. От природы он был добросовестен, кроток и непритязателен. Но Роден возвысился в его мнении, а Крокер упал, когда он удостоверился, что Роден и лорд Гэмпстед короткие приятели, и что Крокер осмеливался насмехаться над этой дружбой.