Уже показались редкие прохожие. Писец прошел зевая и скрылся в одной из лавок. Несколько старух в темной одежде поднялись по ступеням церкви, брезгливо подобрав юбки, чтобы не коснуться Марион. Показалась стайка студентов, как видно гулявших всю ночь и еще не совсем протрезвевших. Они громко и хрипло спорили о чем-то, и Марион в страхе тесней прижалась к стене. Но они прошли, не заметив ее.
Людей становилось все больше, и все они спешили по своим делам. Но и у Марион теперь было куда идти, и ей вдруг стало страшно, что, если она еще помедлит, случится что-нибудь дурное. Лавка сгорит, женщина Тессина умрет, или вдруг окажется, что вообще ничего этого нет и ей только приснилось. Взволнованная, испуганная, торопясь, схватила она за рукав пробегавшего мимо мальчишку и крикнула:
— Где тут улица Арфы?
Мальчишка, стараясь вырваться, закричал:
— Ты ослепла, что ли? Вот она, за этим углом, — и, отбежав на несколько шагов, показал ей длинный нос и, приплясывая на одной ноге, запел:
Но ей уже было все равно, и, завернув за угол, она увидела в конце длинной улицы, прислоненный к Старой стене, дом, который она искала.
Высокий и узкий, он поднимался кверху уступами, так что внизу была дверь и рядом с ней широкий открытый прилавок; на втором этаже три окна, на самом верху всего одно. А над дверью на доске был написан красками великолепный кот. Рыжий, с узкими зелеными глазами, в высокой пуховой шляпе, расшитой галунами, в коротком кафтанчике, зашнурованном на груди золотой тесьмой. И хвост у него был украшен тесьмой, завязанной пышным бантом.
Не теряя времени, Марион распахнула дверь и, задыхаясь, спросила:
— Тессина здесь?
В глубине лавки сидела за маленьким ткацким станком женщина невысокая, толстенькая, в синем платье с белым нагрудником, закрывавшим ей шею и подбородок. Она оглянулась, и Марион увидела, что она уже не молода, хотя щечки у нее были румяные, глаза блестящие и маленький круглый рот по-детски полуоткрыт.
— Я Тессина, — сказала она. — Что тебе нужно?
Марион, вдруг застеснявшись, что врывается в чужой дом, к незнакомому человеку, пробормотала:
— Старуха Ламур прислала меня.
Тессина побледнела, губы у нее задрожали, и, мгновение помолчав, как будто поборов в себе какое-то сильное чувство, она проговорила:
— Заходи.
Глава седьмая
ДОМ ПОД ВЫВЕСКОЙ «КОТ В КАФТАНЕ»
Тессина ни о чем не спрашивала. Молча поставила она перед Марион деревянную тарелку с хлебом и сыром и, пока Марион ела, принесла свое платье, такое широкое и коротенькое, взглядом смерила Марион и быстрыми, легкими взмахами иглы забрала швы и выпустила подол.
В это время на кухне согрелась и забулькала, запузырилась вода в котле, пар поднимался к потолку. Тессина перелила воду в кадку, попробовала рукой, не слишком ли горячо, и сказала:
— Помойся и переоденься.
И вышла из кухни.
Марион сидела по горло в горячей воде и мылась, мылась, скребла и терла. Она распустила волосы, и они легли па поверхность воды жесткой серой зарослью. И Марион мыла и терла, нетерпеливо дергая спутанные пряди, пока они стали мягкие и блестящие, как бледное золото, и певуче заскрипели под пальцами.
Из кадки Мариоп вышла омытая, чистая, очищенная, будто заново родилась на свет.
Тессина принесла платье, сама надела его на Марион и сказала:
— Теперь рассказывай. Только правду.
Она слушала внимательно, пе смотрела на Марион, не хотела ее смущать, и Марион рассказала ей все-все: и про мачеху, как привела ее в город и скорее ушла к своим детям, и про Женевьеву, какая она была строгая, но хорошая, и про Марго, и ночной разговор, и кражу чепца, все-все… Когда она кончила говорить, то почувствовала, что смыла последнее пятнышко и теперь она чистая и внутри и снаружи. И она улыбнулась Тессине.
А Тессина в первый раз подняла на нее глаза и сказала:
— Выбирай, что ты хочешь. Хочешь, оставайся здесь, и я научу тебя моему ремеслу. А не хочешь, поживи так, пока не найдешь что-нибудь получше.
— Если можно, я хотела бы научиться, — ответила Марион.
А Тессина тоже улыбнулась и сказала:
— Вот и хорошо.
Наступила удивительно спокойная и размеренная жизнь.
С утра садились они за станок, и Тессина учила Марион ткать тесьму.
Уток нырял в основу, будто уточка в тихую заводь, и, выбрав нужную нить — уточки едят водоросли, не так ли? — высовывал носик, и снова опускался в глубь отвесно натянутых нитей, и так вверх, вниз, ряд за рядом, будто Марион творила волшебную сказку, возникала длинная лента и выступал узор — кубики, треугольники, косые полоски или мелкие разноцветные лепестки. Шелк сиял и вновь угасал, как того требовал узор. Золотая нить вспыхивала живыми искорками. Время текло незаметно, руки двигались почти бездумно, и, не отрывая глаз от работы, Марион улыбалась странному, непривычному чувству счастья.