Потом напарники вновь разожгли костер и обыскали остывающее тело. Гордас не скрывал злости, и в то же время боролся с отвращением. И даже к самому себе. Сегодня Гордас первый раз убил человека.
— Но почему же все это случилось? Ответь мне, я не могу понять. Он же мог прийти и просто заговорить с нами! Вместе мы могли бы придумать хороший план. Зачем нападать так подло, подкрадываться в темноте ради иллюзорного шанса вырваться вперед? Почему мы должны убивать друг друга как скорпионы в банке, мы же люди, Харди, что с нами не так? Зачем нужна эта бойня?
Его более спокойный товарищ лишь равнодушно пожал плечами, изучая острие длинного охотничьего ножа, выпавшего из разжатых пальцев ночного гостя.
— Хорошая штука… Удачный вышел бросок! Можно снять шкуру с того бобра, что я видал у заводи.
Гордас не мог скрыть раздражения и все еще ходил по поляне кругами, теребя начинающую отрастать темную челку:
— Ты будто привык к смертям или делаешь вид… А если бы он пришел не один? А если бы мы с тобой оба спали?!
— Да-да, мы в расчете, дружище. А я заслуживаю дюжины ударов бичом за свое разгильдяйство. Больше такого не повторится. Хм… не один… Мы тоже не одни и могли бы…
— Нет. Я не буду убивать парней просто так, без угрозы для собственной жизни.
Харди с усилием воткнул нож в землю, повертел рукоятку в ладонях, откручивая наконечник.
— Слушай, а тут ведь порошок, ага… Может, яд, как думаешь?
— Лучше бы тебе его не трогать! Дай мне!
— Погоди, погоди, запах приятный… Аха! Страшно пробовать на язык, но я уже вдохнул, так что к утру у тебя на руках может быть два трупа.
— Харди, что ты творишь, оставь уже эту гадость.
Гордас выдернул из рук парня рукоятку ножа и одним махом высыпал все содержимое в огонь. Пламя вспыхнуло и зачадило, а Харди смеялся, катаясь по земле и нелепо запрокидывая назад голову на тощей шее. Взгляд его помутнел и стал совершенно бессмысленный.
— Да откуда же ты взялся такой глупый цыпленок?!
Очнувшись утром, курсант ничего не будет помнить из событий прошлой ночи, и первым делом попросит Гордаса его развязать.
А потом дни и ночи потекли без особых происшествий, разве что Шалок однажды наткнулся на раненого кем-то кабана, удачно сумел отпрыгнуть в сторону и пырнуть секача ножом в бок. Харди в тот вечер приготовил особенно вкусный ужин, а на запах жареного мяса из леса вышел еще один молодой марионец.
Насытившись, он сухо поблагодарил за угощенье и тут же ушел, несмотря на предложение Гордаса присоединиться к друзьям. А еще через несколько дней тело этого молчаливого парня Харди выловил в реке, когда охотился на бобров, но браслета при старом знакомом уже не было.
В начале второго месяца Гордас уже не считал путешествие на Маракх развлекательным мероприятием. И если первое время он пытался разговорить и без того общительного Хайди, задавал вопросы о его прошлом, что-то рассказывал сам и даже шутил над их не таким уж бедственным положение, то теперь Гордас все чаще уходил в себя и молчаливо обдумывал текущие планы.
Похоже, подобные метаморфозы происходили и в сознании напарника. Да тут еще Харди подвернул ногу, кубарем скатившись с холма прямо в холодную реку, два дня парень хромал, а потом сутки не поднимался с лежанки, отказываясь от еды. Мужчины стали общаться больше по реальному положению дел и редко вспоминали вслух прежний комфортный быт. Бешено тянуло домой.
Гордасу все чаще снилась девушка с длинными золотистыми волосами. Он чувствовал на своей руке ее тихое сонное дыхание и просыпался от невыносимого желания обнять и расцеловать родное, милое лицо, увидеть в ответ ласковую, зовущую улыбку.
«Соня! Как еще долго мне быть в разлуке с тобой… Время будто остановилось, замерло, словно хищный зверь в засаде, готовя новый удар. Надо сосредоточиться на самом насущном — еда, ночлег и безопасность, но порой твой образ сам появляется перед глазами и хочется взвыть… Я должен вернуться живым, и я это сделаю. Для тебя и… для него тоже».
— Харди, я вчера нашел тропу на болото. Кажется, там кто-то уже проходил до меня — довольно широкий след, здорово примята трава. Пойдем вместе, там могут быть ягоды.
— Иди один, у меня не получится.
— Нога еще очень болит? Опухоль вроде спала. Ладно, принесу тебе мох, обвяжем вокруг лодыжки, вдруг полегчает. Только не раскисай, слышишь? Оставить тебе большой нож? Я возьму тот второй — самодельный.
— Стой! Еще забери чужие браслеты.
— Зачем?
— У тебя они сохранятся лучше.
— Эгей, брось ныть! Мы же убрались от прежней стоянки и еще не разводили огонь, нас не должны вычислить. Никто к тебе не придет, не трусь, а я постараюсь принести ягод. Любишь сладкое?
— Люблю. Сладкое… Ха-а-х… Самое сладкое — это женщина, правда же? Особенно, когда она тоже хочет тебя…