Марионетка

Следуя полученным советам, Реваев повернул на третьем повороте направо. Он ехал неторопливо, с удовольствием разглядывая аккуратные живые изгороди и еще более аккуратные дома, построенные явно в едином стиле. Реваев любил загородные дома. Кто-то любит ходить в музеи, кто-то на выставки, Юрий Дмитриевич обожал гулять по загородным поселкам. За последние десятилетия появилось много поселков, которые сами по себе были выставкой. Выставкой тщеславия и амбиций своих жителей. Однако последнее время все чаще, кроме желания построить «богато», у людей, имеющих такую возможность, появлялось желание построить красиво. Иногда Реваев надолго останавливался возле какого-нибудь особо понравившегося ему дома, а бывало, что и начинал его фотографировать к сильному неудовольствию своей любимой супруги, которую порой брал на такие прогулки. Кроме ворчания жены, Юрия Дмитриевича огорчали заборы. По его мнению, это было одно из худших изобретений человечества. Первобытные инстинкты соотечественников, словно собирающихся переждать за высокой стеной очередное татаро-монгольское нашествие, зачастую лишали Юрия Дмитриевича возможности насладиться красотой архитектурных изысков стоящих за трехметровыми заборами домов. Особым преступлением перед человечеством Реваев считал унылые заборы из профлиста, которые, по его мнению, можно было использовать только при ограждении какой-нибудь базы металлолома или цементного завода, но никак не приличного жилого дома.

Но сегодня Реваеву никто и ничто не мешало. Супруга его, Ольга Дмитриевна, оставалась дома и, скорее всего, в этот час уже хлопотала на кухне, а глухие заборы в этом замечательном поселке явно не приветствовались, вернее, были под запретом. Двадцать седьмой участок был обнесен невысокой металлической оградой, держащейся на полутораметровых каменных столбах, стоящих с интервалом каждые два метра. На небольшом удалении от ворот, скрытый кустами сирени, располагался небольшой, но очень аккуратный домик для охраны. Реваев подъехал к воротам и остановился. Нарушать тишину, давя на клаксон, не было смысла. Установленная у ворот камера смотрела прямо на лобовое стекло «дастера». Из домика вышел невысокий жилистый мужчина лет пятидесяти. Он остановился на крыльце, словно сомневаясь, что стоит выходить к посетителю, приехавшему на таком неказистом автомобиле, затем оттолкнулся от стены рукой и двинулся к калитке, неслышно шевеля губами. Судя по тому, что от уха мужчины тянулся еле заметный проводок, а сам он шел в каком-то странном, дерганом ритме, он слушал в наушниках музыку, а губы у него шевелились, потому что он подпевал.

Реваев опустил стекло и привычным жестом выставил руку с удостоверением. Мужчина мельком взглянул на документ и усмехнулся. Он вынул наушник из одного уха и громко поинтересовался:

— Вы к Полине Игоревне?

Реваев неопределенно кивнул. Он собирался пообщаться со всеми, кого застанет в этом доме.

— Ну вы удачно приехали. Она как раз вернулась, дочку в теннисную школу возила.

Судя по всему, внезапная гибель главы семейства не нарушила привычный распорядок жизни остальных домочадцев. Впрочем, это ничего не значило. Реваев видел многих людей, переживших гибель близкого человека. Они машинально продолжали делать привычные дела, ходить на работу, возить детей в школу и на тренировки, иногда даже общаться с окружающими. Они делали это просто потому, что если остановиться и перестать делать привычные поступки, то застывшая над головой невидимая волна горя опрокинется на тебя и, с силой ударив о землю, лишив способности сопротивляться, утащит за собой в такую пучину, из которой уже никогда не выбраться.

— Машину здесь оставить или я могу заехать? — спросил полковник.

— Да загоняйте, — усмехнулся мужчина, — чего ей тут отсвечивать.

Он вернулся в домик, и через несколько секунд автоматические ворота начали медленно раскрываться. Реваев заехал внутрь и припарковался на небольшой асфальтированной площадке сразу за сторожкой. Когда полковник вышел из машины, мужчина уже вновь вернулся.

— Ну, давайте познакомимся, — протянул ему руку следователь, — Реваев Юрий Дмитриевич.

— Леха, — отозвался мужчина, с явным удивлением пожимая протянутую ему руку, — Леха Туз.

— Туз — это прозвище? — уточнил полковник. — Солидно звучит.

— Не, Туз — это фамилия, — оскалился Леха, — погоняло у меня Чугунок было.

— Отбывали, значит. — Реваев окинул собеседника взглядом, пытаясь угадать статью.

— А чего сразу отбывал? — Леха недовольно сморщился. — У меня погоняло еще с малых лет было. Ну да, отмотал семерик, было дело. Но это давно было, уж вся жизнь с тех пор прошла.

— Сто восьмая или разбой?

— Тяжкие телесные, — удивленно протянул Леха. — А вы как догадались?

Реваев пожал плечами.

— Интуиция. А почему Чугунок? Что за прозвище?