Мариуполь

После долгого совещания бойцы «Охотника» погрузились в машины и под прикрытием БТРа «Востока» пошли в атаку. Наконец-то все четыре девятиэтажки были заняты. Противника не было слышно и видно, похоже, он вообще ушел с нашего района. Что мы, собственно, и подозревали с «Админом».

Никаких позиций врага тут давно нет, максимум они проводят вылазки. Надо просто брать и занимать весь район. Но в штабах осторожничали. Конечно, нашелся шизик, который утверждал, что в какой-то девятиэтажке рядом сидит пятьсот человек. Как говорится, у страха глаза велики (кому интересна тема военной шизофрении, отправляю всех к моей книге «Медитация», где я подробно рассказываю об этом).

25 МАРТА

Утром, не понятно для чего, наши провели артподготовку вокруг девятиэтажек. Принцип, по которому работала артиллерия, был простой: если какой-то дом вызывает подозрение — по нему нужно стрелять. Несколько 152-х снарядов приземлились совсем недалеко от наших позиций, побив осколками один из «Уралов» Росгвардии. Для чего все это было непонятно.

Гуна безумия…

* * *

— Соколы мои, пошли, — сказал «Охотник», обращаясь к нам с «Админом».

Сегодня идем на зачистку района между лицеем и нашими девятиэтажками. Мы сели в «Тигр» и погнали туда, куда до этого могли летать только на беспилотнике.

Еще раз для себя отметил, что беспилотник не до конца дает представление о местности. Лицей мне казался гораздо дальше, оказалось, что он очень близко от нас. Я тогда подумал, что, будь противник более решительным, он бы мог теми силами и средствами, которыми располагал, без труда выбить нас из маслобойни.

Мы подъехали к обгорелым девятиэтажкам, и тогда я впервые увидел этих несчастных жителей многострадальных домов. По ним летело все: бомбы, снаряды, «Солнцепеки» и «Грады», но они выжили. Было видно, что они немного не в себе и не верят, что это все закончилось. Парни им давали свои телефоны позвонить, многие месяцами не слышали родственников, плакали и сообщали, что они живы.

Прямо во дворе из двух палок был сделан крест. На кресте была прикреплена табличка с непонятной надписью. Местный мужик объяснил, что прямо здесь они похоронили бабушку, которую хохлы убили из подствольника.

— Зачем убили? — удивляюсь я.

— Не знаю. Просто отсюда вот стрельнули прямо ей под ноги.

Глядя на разрушения, было удивительно узнавать, что не все жители девятиэтажек спускались в подвал во время боев. Некоторые продолжали жить у себя в квартирах.

Нет предела человеческой загадочности.

Разгрузив продукты, мы снова сели в технику и поехали на зачистку. Мы смело въехали в частный сектор и медленно продвигались по узким переулкам. Конечно, в голове мелькнула мысль о засаде вражеской ДРГ. Но, похоже, парни из Росгвардии особо по этому поводу не заморачивались и шли вперед.

Мы продвигались к лицею. Удивительно, но практически все дома были целы, во многих даже не были разбиты окна. Люди выходили из калиток, Росгвардейцы проверяли документы, спрашивали, есть ли кто посторонний в доме.

Иногда по дороге попадались кресты с могилами тех местных жителей, кто погиб во время обстрела. На дороге у лицея лежал застреленный в голову мужчина. «Охотник» его узнал и сказал, что этот мужик вчера приходил получать гуманитарку.

Из общения с местными жителями, я узнал, что последний раз укропов видели три дня назад. Они прошли по балке и обстреляли девятиэтажки. В тот день трое наших парней было ранено, соответственно, мирные жители были искренни с нами. В одном из частных домов, недалеко от девятиэтажек, мы обнаружили снайперскую лежку с гильзами 308-го калибра. Позиция была идеальна. Понять или услышать, что он отсюда стреляет, с наших позиций было невозможно.

Недалеко от дома снайпера, за углом стояла белая «девятка» с двумя синими параллельными линиями — отличительный знак вражеской техники. Я подошел к машине, осматривая ее. Целая, пробито одно колесо.

— Целая, не заминированная, — крикнул мужик, местный житель, который вышел из калитки. — Я уже лазил, — и в доказательство он смело открыл машину, — Ребятки, спасибо, что вернулись, — он пожал мне руку.

Эту машину дней пять назад «Азовцы» бросили. Подъехали, обстреляли девятиэтажки, колесо менять не стали, убежали.

Это была первая трофейная вражеская техника. Я позвонил «Гудвину» и предложил ее забрать. В машине был бензин, и завелась она с полоборота.

Наблюдая, как работали росгвардейцы, мне показалось, что они чересчур мягки и деликатны. Если в доме были жители, то они не заходили и не проверяли помещения. Кто его знает, кто у них там может прятаться? Я сказал об этом командиру роты «Старому», моему подписчику, с которым мы познакомились еще в первый день прибытия Росгвардии под Мариуполь.

— Ребята, чего-то вы какие-то слишком вежливые! Вдруг у них сидит там кто-то. Как положено проверять надо! Вдруг там кто-то зашкерился, — сказал я «Старому».

— А, брат, просто нас с детства это заебало. Все детство помню эти шмоны. Стоишь на улице, пока у тебя дома кто-то лазит. Жалко людей, сколько они пережили.