Марьюшка

Военная наука давалась ей не лучше, чем другим, но мало кто проявлял столько трудолюбия и энергии в овладении ею, как Марья. Засидевшись за построениями пешего строя, остались мы с ней вдвоем. И вдруг разговор сам собой перетек на житейские вопросы. Мы проговорили часа два, и, странно, я даже не помню, о чем. Помню чувство непрекращающегося счастья от её близости, чувство восхищения её раскрывающейся передо мною душой. Она говорила о том, что скучает по папеньке, о том, кем ей хотелось быть в детстве, и как она в конце концов твёрдо решила стать воительницей. Она говорила обо мне – о том, что я молчун, по десять раз взвешивающий каждое слово и, судя по сдержанной жестикуляции, трудно заводящий сердечные привязанности.

После того, как мы расстались в тот вечер, в моей душе творилось что-то невероятное – такое, подобного чему не ощущал я долгие века свое предыдущей жизни – ощущение разлитого тепла и света, восхищение и окрыление! Впервые в жизни я ощутил, что не могу выражать свои чувства иначе, чем в стихах:

И день, и ночь все мысли – о тебе.

Ни малой капли грязи в мыслях нет.

Единственная ты в моей судьбе,

Кто подарил мне свой волшебный свет!

Богиня светоносная моя!

Позволь мне пребывать у ног твоих!

В соседстве лишь блаженство находя,

Дыханием не сметь коснуться их!

О мой непревзойдённый идеал!

Как мог я жить, пока тебя не знал?!

Я жил, в потёмках ощупью бродя,

Родного маяка не находя.

Ах, ягодка прелестная моя!

Мне взгляда от тебя не оторвать!

Восторги все в молчании тая,

Готов я всем словам твоим внимать!

Ты счастье моё, радость и мечта!

Как я могу не петь тебе стихов,

Коль чувство, будто знал тебя всегда,

Не признаёт границ и берегов?!

… Не признаёт границ и берегов…

О Марья, Марья…

Как же хочется пить! Последние силы утекают из членов моих. Это яд – определённо. Кто-то знал, чем нас, Кощей, можно подпоить, и сделал это. Жизнь теплится только в моём могучем разуме, который, ворочаясь в сполохах воспоминаний, пытается понять, что же это могло быть.

– Ну, что же, всё у тебя путем, – серьёзно глядя на меня своими оловянными глазами, проговорил Смаграл. – Берёшься буквально за всё и дело делаешь, и результаты есть. Я не особо уже в них чего понимаю, но раз говоришь, что есть, – значит, есть. Только вот не пойму, чего ты этого ущербного Сивояра так полюбил. Пусть людишки крошат друг друга, как хотят. Больше накрошат – больше нам сырья попадёт. За Велилюбом – и Перун, и Велес – вся эта отъевшаяся братия, тебе с ними не тягаться.

– Перуна я почитаю и против него никогда не пойду. Но и Перуну противовес нужен. Отсутствие противовеса – путь в болото. А уж то, что Перун сквозь пальцы на Велилюбову алчность смотрит, – это совсем никуда не годится. Велилюба укоротить надо, чтоб знал, что на его силу другая сила найдётся. И она у нас есть. Перун велик, а мы быстры. У нас боевая магия, которой нет у Перуна.

– Не тем ты занят. Ладно, хочешь повоевать – ввяжись в драку у Красных Скал.

– Воевать я как раз не особо хочу. Исход битвы решается до её начала – всегда лучше своевременно оружие продемонстрировать и обойтись без кровопролития. Красные Скалы? Житозар собрался укусить Сивояра? Велилюбова дружба голову вскружила?

– Не знаю, чего уж там кому вскружило. Отправь туда Смилгуна – он дело знает, пусть повоюет, имя себе сделает, да и трофеями прибарахлится.

– Но, Великий! Смилгун – приказчик. Умеет бумажки переписывать, да души считать.

– Вот пусть побольше душ с собой и возьмет. Посчитает – всё по науке – сколько ему на такую операцию надо – и возьмёт.

– Да он же и в ратном деле не силён, и наших разработок не знает. И вникать в них не пытается.

– Расти парню пора! «Не знает – не знает»! – возвысил голос Смаграл. – Ты себя вспомни в его годы!

– Помню – и что? Я в его годы уже с Манрадагом технологию магнификации разработал, трактат «О метаморфозах энергии» с ним же написал, многомерный учет душ для Даждемира наладил. Не намного Смилгун меня и младше.

– Ну, видимо, ты… молодец! – разведя руки, раздражённо заключил Смаграл. – Короче, отправь туда Смилгуна, дай ему этого дружка его, как его? Вакасия. Пусть проявят себя. Да научи их как следует, что там делать надо! А то проще простого вспоминать, какой ты там герой был, когда тобой руководили такие исполины, как Даждемир с Манрадагом! А вот ты попробуй сам так отруководи, чтоб поднялась смена рядом с тобой!

… Смена… смена…

Смилгун… Смилгун – смена? Не-ет, Смилгун – собаке пятая нога, а не смена. Истинная смена моя – это Марья. Это та, в кого я вкладываю и буду вкладывать всю свою душу годы подряд.

Марья…

Когда любовь к Марье стала стержнем и смыслом моей жизни, я сразу понял, что скрывать это глупо и бессмысленно, да и недостойно.