Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

живет преимущественно на помощь друзей и почитателей, правление <Литфонда> в принципе приняло решение послать <ей> не менее 500 <доларов>, но по частям, <просьба – М.У.> следить за тем, чтобы это не было забыто и чтобы деньги высылались каждый месяц».

После сакраментальной фразы:

Иван Алексеевич, знаменитейший из русских писателей, умер, не оставив ни гроша! Это memento mori <лат. – Помни о смерти>, – Алданов переходит к рассказу о своем положении:

У всех у нас дела не блестящие, не очень хороши они и у меня. Я подсчитал, что из моих 24 «рынков», т.е. стран, где переводились мои романы, теперь осталась половина: остальные оказались за железным занавесом…. Сначала Гитлер, потом большевики… Прежде была маленькая, крошечная, надежда на Нобелевскую премию, – Иван Алексеевич регулярно каждый год, в конце декабря выставлял мою кандидатуру на следующий год. Теперь и эта крошечная надежда отпала: я не вижу, какой профессор литературы или союз или лауреат меня выставил бы. Слышал, что другие о себе хлопочут, – что ж, пусть они и получают486, хотя, думаю, у русского эмигрантского писателя вообще шансов до смешного мало. <…>. Однако дело никак не во мне, а в Кадише и в Буниной. Я за них очень на вас надеюсь, дорогой Илья Маркович. <…> Если вы сейчас вне Нью-Йорка, то, пожалуйста, от себя напишите о Кадише Марку Ефимовичу <Вейнбауму>, не пересылая, конечно, моего письма, в котором он мог бы усмотреть упрек.

И действительно, с 1947 по 1952 год Бунин регулярно обращался в Нобелевский комитет с предложением присудить Нобеля Алданова487, но неизменно получал вежливый отказ. В материалах Нобелевского комитета имеются соответствующие заключения, в одном из которых (1948 г.), например, указывалось, что: «насколько можно судить, Алданов не обладает квалификацией, которая требуется для новой премии русскому писателю-эмигранту такого же уровня, как Иван Бунин» [МАРЧЕНКО. С. 574].

К счастью, ни Бунин, ни Алданов не знали о существовании этой мотивировки.

31 декабря 1953 года Алданов в обычном для него глубоко пессимистическом тоне пишет И. Троцкому очередное послание:

Мы с Татьяной Марковной <Алдановой > весьма огорчены, что Ваша супруга чувствует себя все нехорошо. Яков Григорьевич <Фрумкин> может Вам сообщить, что и у нас нехорошо. Хорошо, верно, никогда больше не будет.

Поблагодарив своего адресата, способствовавшего оказанию помощи М.П. Кадишу, за которого он ходатайствовал в предыдущем письме, Алданов переходит к новостям:

О Чеховском издательстве я уже знаю, что оно получило денег на два года. <…> говорят, американцы им поставили некоторые условия относительно выбора книг. Может быть, условия и не очень стеснительные, да возможно, что вообще условий не ставили.

И только затем, почти в конце письма, следует главная тема – та, что постоянно жжет душу:

Сердечно Вас благодарю за то, что пишите о Стокгольме. <…> Но надежд никаких не возлагал и не возлагаю <…> Верно, русскому эмигранту, кто бы он ни был, никогда больше не дадут488.