Марк Аврелий

Франсуа Фонтен Марк Аврелий

Марк Аврелий.

СВЯТОЙ ИМПЕРАТОР Вступительная статья

Марк Аврелий занимает уникальное место в истории. И не потому, что это был философ на троне. Философов на троне было много. Марк Аврелий был праведник на троне. При этих словах мы обыкновенно представляем себе царя Федора Иоанновича, милого, кроткого добряка, бросившего неприятные его чистой душе дела управления на умного преступного Годунова. Но Марк Аврелий не был Федором Иоанновичем. Дни напролет, без отдыха он занимался делами государства. Даже в цирке римляне видели своего императора погруженным в чтение официальных бумаг. При этом управлял он прекрасно. Империя при нем благоденствовала. Когда же началась война с северными варварами, император, облаченный в доспехи, сел на коня, возглавив армию, и разбил врага. Какой уж тут Федор Иоаннович! Но кто же тогда?

Не было ни одного из современных Марку Аврелию писателей, кто оставил бы нам портрет императора. Не то чтобы век этот беден был талантами. Напротив, то время иногда называют «Греческое Возрождение». Тогда жили Лукиан, Апулей, Элий Аристид, астроном Клавдий Птолемей, возможно, Лонг, автор «Дафниса и Хлои», и математик Диофант Александрийский. Но эта эпоха не родила великого историка. Мы как живого видим перед собой Нерона, нарисованного Тацитом, а образ Марка Аврелия остается для нас далеким и туманным.

Но есть один памятник, который приоткрывает завесу, скрывающую от нас императора. Марк Аврелий говорил, что человек часто ищет уединения. Это самое естественное чувство. Только уединение это надо искать не в глуши, среди гор и дерев, но уходя внутрь себя, в свою душу. И вот это-то уединение внутри себя он описал в удивительной книге, которая называется «Размышления» и адресована «самому себе». Это не философский трактат, не поучение потомкам; это своего рода дневник. Вел его император всю жизнь. Многие страницы написаны в палатке, в диких варварских землях, когда полководец сидел ночью перед скудным ночником после дня, полного боевых трудов. Это не описание событий, которым он был свидетелем, не история жизни внешней. Это, если хотите, история его жизни внутренней, история его души. Это не связный текст, не рассуждения, а отрывочные мысли, из которых вырисовывается портрет их автора.

Он живет во дворце среди роскоши и великолепия. Но ему чужд весь этот блеск. Пышный церемониал вызывает у него одно отвращение (I, 17). Он смотрит на драгоценное пурпурное платье и думает: «Это просто шерсть овцы, окрашенная выделениями улитки». Он глядит на стол, уставленный аппетитнейшими блюдами, и говорит себе: «Вот труп рыбы. Вот труп птицы. А это труп поросенка» (I, 13). Ночью он лежит на голых досках, прикрытых лишь звериной шкурой (I, 1–6). Он живет в согласии с природой с «безыскусственной серьезностью» (I, 9). Он всегда завален делами, но ни одно самое неотложное дело не служит ему оправданием, чтобы не выслушать ближнего, не помочь ему (I, 12). Иногда его мучат острые боли, иногда еще более страшные душевные страдания, когда умер его ребенок. Но окружающие не видят в нем перемены. Он всегда верен себе (1, 8).

Слова его иногда звучат сурово. Но суровость эта обманчива. Перед нами человек, полный глубочайшей любви к людям, кротости и смирения. Подчас, если бы мы не знали имени автора, мы готовы были бы поклясться, что строки эти писал христианин, притом христианин истинный, не на словах только, а на деле. Какой подлинно христианской кротостью проникнуты его слова. Я, говорит он, благодарю богов за то, что меня всегда окружали такие хорошие люди. И еще я благодарю богов за то, что «мне ни разу не пришлось обидеть никого из них, хотя у меня такой характер, что… я мог сделать что-нибудь подобное» (I, 19)[1]. И еще он смиренно благодарит небеса за то, что «не было случая, чтобы я хотел помочь бедному или вообще нуждающемуся, но должен был отказаться за неимением средств» (I, 17).

Никогда не следует отвечать злом на зло, говорит Марк Аврелий. «Лучший способ оборониться — это не уподобляться обидчику» (VI, 6). «Если можешь, исправь заблуждающегося; если же не можешь, то вспомни, что на этот случай дана тебе благожелательность. И боги благожелательны» (IX, 11). Если же ты все-таки поддашься гневу, есть верный способ его обуздать. Обрати свои взоры на самого себя и подумай, безгрешен ли ты сам? Наверняка у тебя самого есть сходный грех. Быть может, преступника толкнула на грех страсть к наживе. Тогда подумай, свободен ли ты сам от сребролюбия? Вспомни затем, что его наверно грызла нужда, которой ты не знаешь. Так лучше не осуждай, а помоги этой нужде (X, 30).