Марк Аврелий и конец античного мира

В виду мира низшего, он мечтает о мире совершенном, истинном мире, Божьем мире, основанном на учении мудрейших, Пифагора, Платона, Иисуса, где бы господствовало равенство и, стало быть, общность всех вещей. Его ошибкой было думать, что такой мир возможен в действительности. Сбитый с толку «Республикой» Платона, которой он поверил серьезно, он дошел до самых плачевных софизмов, и хотя, без сомнения, следует отбросить многое из ходячих клевет о пирах, во время которых тушились огни и пирующие предавались гнусностям свального греха, трудно не допустить, что в этом направлении совершались странные безрассудства. Некто Марселлина, явившаяся в Рим при Аниките, покланялась изображениям Иисуса Христа, Пифагора, Платона и Аристотеля и воздавала им культ. Продик и его ученики, называвшиеся также адамитами, задумали воскресить блаженства земного рая обрядностями, весьма далекими от первобытной невинности. Их церковь называлось раем; ее отапливали, и они там были нагими. При этом, они называли себя воздержанными и уверяли, что живут в совершенном девстве. Во имя права как бы естественного и божественнаго, все эти секты, продикианцы, энтихиты, адамиты отрицали значение установленных законов, называя их произвольными правилами и мнимыми законами.

Многочисленные обращения язычников способствовали этого рода скандалам. Вступали в церковь, привлеченные известным благоуханием нравственной чистоты; но святыми вследствие этого не становились. Довольно талантливый живописец, по имени Гермоген, принял таким образом христианство, не отказываясь от свободы кисти и любви к женщинам, ни от воспоминаний о греческой философии, которую он сливал, как умел, с христианским вероучением. Он предполагал первобытное вещество, служащее основанием всему сотворенному Богом и составляющее причину всех недостатков, присущих всему создавному. Ему приписали разные странности, и ригористы, в роде Тертуллиана, отнеслись к нему с крайней грубостью. Все ереси, о которых мы говорили, были эллинскими и имели основанием греческую философию. Напротив, Маркос, ученики которого назывались маркозианцами, вышел из школы Василида. Формулы о четверице (tetrade), которая, по его уверению, ему открыла божественная жена, и именно сама Сигея, были бы безвредны, если бы он к ним не прибавил магий, фокусов чудотворства, волшебных напитков, преступных уловок для соблазна женщин. Он выдумал особые таинства, обряды, помазания и в особенности собственную свою обедню, которая могла быть довольно величественна, хотя соединялась с фокусами в роде чуда св. Януария. Он уверял, что силой известной формулы действительно превращает в чаше воду в кровь. Он окрашивал воду в красный цвет посредством порошка. Освящение совершалось женщиной над малой чашей; затем он выливал воду из малой чаши в большую, которую держал сам, произнося следующия слова: «Благодать бесконечная и неизъяснимая, ранее всего сущего пребывающая, да наполнит внутреннее существо твое и приумножит в тебе свой гнозис, роняя зерно горчичное в землю добрую». Тогда жидкость возрастала в объеме, конечно, силою какой-нибудь химической реакции, и шла через край большой чаши. Бедная женщина поражалась до крайности, и все были восхищены. Церковь Маркоса была не только гнездом обмана. Она считалась также школой разврата и тайных мерзостей. Быть может, такую недобрую ее славу преувеличили, потому что в маркозианском культе женщины священствовали, совершали Евхаристию. Говорят, что несколько христианских дам допустили соблазнить себя; они подчинялись руководительству софиста и отступались от него не иначе, как в горьких слезах. Маркос льстил их тщеславию, говорил с ними в духе сомнительного мистицизма, превозмогал их робость, учил их пророчествовать, пользовался ими; потом, истомленные, разоренные; оне возвращались к церкви, исповедывали свой грех и посвящали себя покаянию, оплакивая со стенаниями постигшее их несчастие. Маркозианская зараза свирепствовала преимущественно в азиатских церквях. Установившиеся между Азией и Лионом деятельные сношения привели этого опасного человека на берега Роны. Мы увидим, что он там одурачил многих; с его появлением разыграются в этой церкви святых страшные скандалы.

По некоторым рассказам, Коларбаз близко подходил к Маркосу; но сомневаются, действительно ли существовало такое лицо. Имя производят от Kolarba или Qol arba, семитического выражения маркозианской троицы. Тайна этих странных загадок, вероятно, навсегда останется нам неизвестной.

Глава VIII. Восточный синкретизм. — Офиты. — Будущее возникновение манихейства