Марк Аврелий и конец античного мира

Клавдий Аполлинарис, или Аполлинарий, поддерживал славу гиераполисской церкви и, подобно Мелитону, соединял со святостью литературную и философскую культуру. Его слог считался превосходным, а его учение самым правилъным. По своему нерасполежению к иудео-христианству и сочувствию к Евангелию Иоанна, он скорее принадлежал к партии движения, чем к партии предания. И так как восторжествовало движение, то его противникн превратились в отсталых. Мы его увидели представляющим Апологию Марку Аврелию почти в одно время с Мелитоном. Он написал пять книг, обращенных к язычникам, две против евреев, две об Истине, одну о Благочестии, помимо многих других сочинений, не получивших широкого распространения, но весьма уважаемых теми, кто их читал. Аполлинарий энергично боролся против монтанизма и, быть может, более всех других епископов, содействовал спасению церкви от опасности, которою ей угрожали эти проповедники. К излишествам енкратитов он также отнесся очень строго. Удивительное соединение здравого смысла и литературного лоска, фанатизма и умеренности отдичало этих необыкновенных людей, истинных предшественников епископа — литератора, искусных политиков, хотя с виду прислушивающихся только к вдохновению свыше, противящихся слишком пылким, несмотря на собственную горячность. Благодаря обманчивой мягкости либеральной речи, эти давние Дюпанлу доказали, что утонченнейшие светские расчеты не исключают самых странных проявлений иллюминатства и что при совершеннейшей честности можно соединять в своей особе всю видимость благоразумного человека и все увлечения экзальтации.

Мильтиад, как и Аполлинарий, сильный противник монтанистов, был также плодовитым писателем. Он написал две книги против язычников, две книги против евреев и Апологию, обращенную к римским властям. Музан боролся с енкратитами, последователями Тациана. Модест посвятил себя преимущественно разоблачению хитростей и заблуждений Маркиона. Уже блистал своими писаниями Поликрат, которому позднее предстояло до известной степени главенствовать среди церквей Азии. Множество книг появлялось повсеместно. Никогда, быть может, не писалось столько христианами, как во II веке в Азии. Словесная культура была чрезвычайно распространена в этой области, умение писать было делом обыкновенным, и христианство этим пользовалось. Литература отцов церкви возникала.

Последующие века не пошли дальше этих первых попыток христианского красноречия; но с точки зрения правоверия, книги этих отцов II века представляли не один камень преткновения. Читающие брались на замечание; их стали переписывать все менее и менее, и, таким образом, почти все эти прекрасные сочинения погибли, уступив место классическим писателям эпохи, наступившей после Никейского собора, писателей более правильных со стороны вероучения, но вообще гораздо менее оригинальных, чем писатели II века.

Весьма был уважаем Папирий, бывший епископом неизвестно где. Тразей, епископ евменийский, в области верхнего Меандра, сподобился наивысшей славы-славы мученика. Он пострадал, вероятно, в Смирне, так как там поклонялись его гробнице. Сагарис, епископ лаодинский, сподобился той же чести при проконсуле Л. Сергии Павле около 165 года. Лаодикея бережно сохранила его останки. Его имя тем прочнее сохранилось в памяти церквей, что его смерть была поводом к важному событию, связанному с одним из главнейших вопросов того времени.

Глава XII. Вопрос о Пасхе

Случилось так, что казнь Сагариса почти почти совпала с праздником Пасхи. Между тем, назначение времени этого праздника служило поводом к бесконечным затруднениям. Лишившись своего пастыря, лаодикейская церковь сделалась жертвой неразрешимых споров, которые касались самой сущности развития христианства и не могли быть избегнуты. Усилиями взаимного снисхождения удалось набросить покров на глубокое различие между двумя христианствами — тем, которое считало себя продолжением иудейства, и тем, которое признавало себя разрушением иудейства. Но действительность менее гибка, чем ум. День Пасхи был причиной глубокого разлада между христианскими церквями. Посты и молитвословия совершались в разные дни. Одни еще были в слезах, когда другие уже воспевали победные песни. Даже церкви, которых не разделяли никакие принципиальные вопросы, испытывали затруднения. Пасхальный цикл был еще так дурно исчислен, что соседние церкви, например александрийская и палестинская, списывались весною, чтобы условиться и отпраздновать праздник в один и тот же день и в полном согласии. Как странно, в самом деле, видеть одну церковь печалящейся, истощенной постом в то время, когда другая уже отдается радостям воскресения! Воздержание от пищи, которое предшествовало Пасхе и привело к установлению великого поста, также применялось самым различным образом.