Затем уткнулась носом в сосок Бебия, так и замерла. Он осторожно погладил ее плечи, просунул руки под тунику и прижал к себе. Неожиданно Марция подняла голову, глянула на него пронзительно и жалобно.
— Что, родная? — спросил Бебий.
— У нас будет маленький…
Бебий стиснул челюсти, еще сильнее прижал к себе девушку, положил подбородок ей на темечко, поерзал подбородком, погружая его в шелковистую пену ее волос.
Снизу послышался ее дрожащий голосок.
— Я пойду.
Он убрал руки.
— Тебе завтра на службу?
— Да. Марция, никому ни слова о ребенке. Вернусь из дворца, переговорю с матушкой.
— Хорошо, я буду ждать.
Глава 8
Во дворце Тиберия Бебий первым делом отыскал Сегестия Германика и передал ему условия, на которых родственники Виргулы готовы были пойти на мировую.
Сегестий почесал в затылке.
— Двадцать тысяч сестерциев! У меня нет таких денег.
— Матушка готова ссудить тебе пять тысяч. Я могу добавить. Возьмешь кредит.
— Под какой залог?
— Под залог будущей добычи, ведь следующим летом в поход?
— Эх, Бебий, плохо ты знаешь римских живоглотов. Какой же римский ростовщик ссудит собирающегося в поход солдата под обычный процент. Они такую мзду накрутят, что, случись со мной какая беда, Виргуле век не расплатиться.
— Может, занять у сослуживцев?
— Сказал бы я тебе, Бебий, насчет сослуживцев, особенно преторианской братвы, но в честь твоего отца промолчу. Молод ты и цену дружбе не знаешь. Те, кто побогаче, помогут охотно. Только сейчас я вольная птица. Откупился от центуриона и беги к Виргуле, а стоит надеть хомут, и я на положении раба. Я знаю, что это такое. Втянут в какую-нибудь историю и не откажешься. Что ж, пока префект квартала благоволит ко мне, а в походе постараюсь урвать что-нибудь пожирнее.
Они беседовали в предназначенной для старших солдат комнате, расположенной в полуподвальном помещении дворца, где помещался и отдыхал караул и откуда начинали разводить преторианцев на посты. В комнату заглянул весельчак Квинт Эмилий Лет.
— О чем туга, Сегестий? Во, и Бебий выставил челюсть!
Сегестий угрюмо промолчал, а Бебий объяснил трибуну.
— Родственники жены Сегестия запросили двадцать тысяч за мировую.
— И в чем загвоздка?
— Вот решаем, как достать нужную сумму.
— Правильно ли я понял, что родственники требуют за жену преторианского тессерария выкуп в двадцать тысяч сестерциев?
— Ты правильно понял, Квинт, — подтвердил Сегестий. — А чтобы тебе стало еще понятней, объясняю, что у меня нет таких денег.
— Но у тебя есть меч, — ухмыльнулся Квинт, — милость императора и уважение своих товарищей. Мне сдается, что этот капитал потянет более чем на двадцать тысяч. Кто он, этот хапуга, требующий от зятя двадцать тысяч за примирение. Кстати, зачем оно тебе. Твой тесть хотя бы богат? Виргула — единственная наследница?
— Нет, — ответил Сегестий, — у нее куча братишек и сестренок. Юкунд ежегодно шлепает по младенцу. Он держит трактир неподалеку от пересечения улицы Патрициев с Тибуртинской дорогой. Дешевая такая забегаловка. Видал, наверное, вывеску «Три пескаря». Мне обниматься с ним вовсе ни к чему, век бы его не видеть, однако Виргула просит, чтобы брак был оформлен по всей форме. Она и так согласна жить, но уж если жениться, то по всем правилам, с согласия отца.
— Женщины так непоследовательны, — улыбнулся Квинт. — Вот что я тебе посоветую, Сегестий. Не вешай нос, может, что и придумаем.
Затем Квинт Эмилий обратился к Бебию.
— Готовься к отъезду. Нам с тобой приказано сопровождать императорскую семью в Пренесте. Отъезд после полудня.
— Надолго, не знаешь?
Квинт пожал плечами.
— Думаю, до ноябрьских календ. Раньше Приск смену не пришлет. А что, куда спешишь?
— В общем, нет. Как раз неделя меня устраивает.
— Тогда собирай людей. Кавалерийскую алу как обычно. Охрану в повозки. Ты отвечаешь за кортеж, глашатаев и эскорт. Смотри за толпой, а то опять попрут, как в прошлый раз, когда повозку императрицы, ее дочерей и цезаря едва не опрокинули. В эскорт отряди ребят помордастей, позлее. За городом полегче будет.
В предместьях Рима, на Пренестинской дороге Сегестий, назначенный старшим над двадцатью солдатами эскорта, ограждавшего экипаж императора, императрицы и их детей, так надавил перехваченным горизонтально копьем на напиравшую толпу, что с пяток зевак свалились под откос. Это происшествие вызвало бурную радость в толпе. Знай наших, надрывался плебс, с такими молодцами мы раздробим головы германцам. Лупи их, Марк, в хвост и в гриву! Сегестий, круши копьем! Особую радость поступок Сегестия вызвал у двенадцатилетнего цезаря Коммода. Он едва не выскочил из повозки, чтобы помочь преторианцу «мочить чернь». Фаустина с трудом удержала его. Марк тоже выглянул из своей знаменитой на всю империю колесницы, предупредил.
— Осторожней, Сегестий.
Появление императора вызвало новый взрыв восторга. Толпа опять начала напирать на преторианцев. Тогда Бебий Лонг направил на них своего коня.
За городом действительно стало полегче. Бебий спешился, пошел рядом с Сегестием.
— Что такой грустный, Бебий?
— Не знаю, что и делать, Германик, — признался молодой трибун.