Марк Аврелий. Золотые сумерки

Марк Аврелий даже со стула поднялся, прошелся по залу.

— Считай, половина Вспомогательного легиона, который ты, цезарь, привел из Рима два года назад, чтобы изгнать маркоманов.

Это была четырехлетней давности история, когда полчища германцев, поддержанные сарматами, дошли Аквилеи. В трудный момент Марк объявил в Италии набор в армию, куда был открыт доступ также рабам и гладиаторам. Новобранцы были сведены в два новых легиона, названных Вторым и Третьим Италийскими. После двух лет войны эти легионы были расформированы, а легионеры из рабов и гладиаторов, получившие свободу, оказались разбросаны по другим частям. Большинство этих когорт были включены в состав Двенадцатого Молниеносного легиона. Теперь стало понятно, почему именно в этих легионах оказалась такая большая прослойка приверженцев распятого галилеянина.

— Хочешь последовать примеру Авидия? С кем тогда будем воевать. К тому же они рвутся в бой, а не в тыл.

Волнения удалось прекратить после того, как император выпустил особый эдикт, подтверждающий полномочия посла римского народа Бебия Корнелия Лонга. В указе было выражено предупреждение тем, кто готов был посягнуть на жизнь посла, а также выказана благодарность воинам за храбрость и рвение. При этом отмечалось, что всякие самовольные действия по освобождению Бебия, непослушание начальникам и организация сборищ будут преследоваться по законам военного времени.

В начале августа император Цезарь Марк Аврелий Антонин Август в сопровождении преторианской когорты выступил из Карнунта и скорым шагом направился в Рим. За день до отъезда он приказал Септимию Северу прислать к нему молодого Бебия Корнелия Лонга и Квинта Эмилия Лета. Пусть послужат при мне — так император объяснил свое решение.

Часть II Вечный город

Вино не по вкусу? Переменю! Или покажите, что оно хорошее. Слава богам, оно не покупное. Теперь все скусное у меня в одной в одной усадьбе родится, где я еще не бывал ни разу… Не — е, серебро я больше уважаю. Кубки есть такие — с ведро. У меня тысяча кубков…Куплю дешевле, продам дороже, а другие, как хотят, так пусть и живут.

Петроний Сатирикон

С малого начал, тридцать миллионов оставил. Философии не обучался.

Петроний Сатирикон

Из надгробной надписи Тримальхиона

Мы не можем жаловаться на жизнь, потому что она никого не удерживает против воли… Если бы ты хотел пронзить свое сердце, для этого вовсе не обязательно наносить себе глубокую рану; путь к свободе тебе откроет ланцет, и безмятежность может быть куплена одним булавочным уколом.

Куда бы ты ни посмотрел, везде найдется способ положить конец заботам.

Ты видишь этот обрыв? — это спуск к свободе. Видишь эту реку, этот водоем, это море? — свобода покоится в их глубинах… Но я что‑то слишком разговорился. Как может положить конец своей жизни человек, не способный закончить письмо. Что касается меня, дорогой Луцилий, я достаточно пожил.

Я насытился жизнью.

Я жду смерти. Прощай.

Сенека Письма к Луцилию, О гневе

Глава 1

Новоиспеченный трибун Бебий Корнелий Лонг долго отыскивал среди пленных человека, хотя бы что‑нибудь знавшего об отце. Помогал ему Сегестий, получивший за храбрость двадцать тысяч сестерциев. Пленные отмалчивались, один из квадов, раненый в руку, успел плюнуть в лицо гвардейцу, когда тот обратился к нему на родном языке.

Преторианец едва сдержался, однако сразу после объявления указа императора о поселении варваров на разоренных и пустующих землях пограничных провинций, пленные всполошились. Указ предписывал добровольный выбор — либо отправляться в Рим, либо селиться здесь. Более того, римский император брал на себя обязательство доставить к пленным их семьи. Распоряжение о праве выбора оставляло не у дел торговцев живым товаром и прежде других набежавших на добычу хозяев гладиаторских школ. После объявления императорского распоряжения они наперебой бросились предлагать пленным германцам, особенно тем, кто отличался храбростью, мастерством во владении оружием, на кого указывали легионеры, добровольно продать себя для выступлений на арене.

Их уговоры находили живой отклик, особенно среди знатных. Теперь стоило какому‑нибудь гордому кваду, вандалу, лангобарду услышать от любого римского солдата родственную речь, он тут же окликал земляка, просил разъяснить, что на этот раз выдумал «большой конунг» и стоит ли соглашаться на его предложение. А может, благороднее поддаться к жирным торговцам, эти сладкоречивые мошенники предлагали хорошие деньги.

Сегестий отвечал откровенно — и так не мед, и так. Рассказывал о гладиаторских школах, о царившей там зверской дисциплине, описывал нравы римских зрителей, старался ободрить упавших духом. Так они набрели на пожилого длинноусого квада, встречавшего римского посла в деревянной крепости, выстроенной Ариогезом на берегу Мура. Держали Бебия в темнице, однако обращались хорошо, кормили сытно, сначала даже разрешали совершать прогулки в селище. Он сам, объяснил длинноусый, угрюмый воин, по приказу Ариогеза сопровождал Иеронима в поселения.