Марк Бернес в воспоминаниях современников

Заехали во двор дома. Люсьен поднялся в квартиру и сказал: «Иди, он ждет тебя внизу!» Свекровь напутствовала кратко: «Ну, Лиля, желаю вам счастья». Я спустилась, села в машину. Целый день после больницы провела я в такой нервотрепке. Сказала: «Поехали!» Марк спросил: «Куда?» — «Мне все равно, куда», — ответила я. И он привез меня в свою квартиру. Как только я вошла, увидела тахту — легла на нее и уснула, так я была измучена. Только утром, проснувшись, поняла, что нахожусь в чужой квартире. И уже затем пыталась понять, почему я здесь, как и что произошло… Ведь Марк про себя все уже давно решил, а для меня — все случилось как-то неожиданно…

Вот с этого и началась наша совместная жизнь, которой суждено было продлиться около десяти лет. Тогда никто из нас и из друзей Марка не мог и подумать, что ему так мало дано прожить.

Сейчас я понимаю, что Марк, который был старше меня на 18 лет, гордился тем, что рядом с ним — женщина, которая ему нравится. А нравилось ему все, даже самое простое во мне: как я хожу, говорю, курю… У меня было много по-женски счастливых дней. Но только теперь — спустя годы — очень многое видится мне глубже, понимается и сложнее, и тоньше, чем тогда, но об этом — позже.

Возвращаясь же памятью в первый день моей жизни в доме Марка, надо сказать, что Наташа тогда была больна и не пошла в школу, а нашего с Люсьеном сына Жана мы после уроков привезли на Сухаревку, сказав, что надо навестить больную Наташу. Он был поначалу радостный и довольный. Но когда вечером я объявила: «Сейчас мы поедем заберем твои вещи и привезем их сюда», — он помрачнел. Но очень быстро освоился и легко стал называть Марка папой, в то время как Наташа очень долго меня мамой не называла. Она привыкала ко мне. Наверное, девочке было труднее произнести это слово, хотя свою родную мать, Полину Семеновну, она не помнила.

После богатой четырехкомнатной квартиры на Ленинском проспекте — я переселилась в страшно запущенную двухкомнатную квартиру, где меня с большой неприязнью встретила домработница Марфа, глухая, злая и к тому же грязнуля. Марка же в эту пору, помимо его тяжелого физического и душевного состояния, можно было бы без особых преувеличений назвать нищим. Первое, что я сказала ему, когда огляделась, что начинать новую общую жизнь в такой квартире нельзя. Наш «медовый месяц» надо начать с ремонта! Я начала срывать со стен старые обои, продавать свои наряды, покупать на эти деньги олифу, плитку, гвозди, мел, наняла рабочих. Под моим руководством они «перекромсали», перестроили всю квартиру. Хотя я и не росла в роскоши, но приобрела вкус к «красивой» жизни: в прежней семье доводилось принимать и артистов, и даже иностранных послов. К тому же я хорошо готовила.

Марк не вмешивался во все затеянное мной — сначала только шутил: «Я тебя выгоню, если ты будешь ночью ходить с фонарем», — что делать, по стенам его запущенного жилья ползали клопы. Но потом он смирился со всем тем, что я творю.

А когда ремонт был закончен — трудно было не согласиться с тем, что в результате получилась, как я думаю (впрочем, такого мнения были и многие наши друзья), — самая красивая в Москве квартира. Конечно, по условиям и возможностям 1961 года, когда все было так трудно достать: не было подходящих по стилю ручек, скобок, обоев… Довольный Марк говорил всем: «Лилька научила меня красиво жить!»

К примеру, раньше он не любил (или не был приучен к этому), чтобы в доме были цветы. А теперь, когда я их завела, он постоянно напоминал: «Ты не забыла полить цветы?» Ему уже все нравилось, что я делала. Мне трудно судить о том, как он жил с первой женой. Он никогда этого не касался в наших разговорах. Но было очевидно, что за четыре года, которые он прожил как отец-одиночка, он был совершенно заброшенный. Конечно, и в тот период он не был монахом, имел очень много поклонниц, которые просто бегали за ним, хотели его женить на себе. Это было нормально: Марк был очень обаятельным, интересным человеком, хотя и с острым юмором — мог так щелкнуть по носу, что будь здоров! Но и я, как уже призналась, пришла к Марку не по большой любви — я просто пришла начать новую жизнь с человеком, которому я поверила. Я почувствовала, что здесь будет настоящая семья, где я буду нужна всем. Ведь в былой семье, где царил полный достаток, счастья от этого не было. А здесь — наоборот — не было такого уж достатка. Единственной роскошью была машина: серая «Волга» с оленем на капоте. Марк ее очень любил. А без домработницы мы просто не могли существовать, и в этом читатель со мной наверняка согласится.