Марк Бернес в воспоминаниях современников

В нарсуде привлекались разбойник и вор,
Хулиган, алиментщик, повеса.
Очень гневную речь произнес прокурор,
Заодно осудили Бернеса.

На Мосфильме сценарный обдумали план,
Был тот план не лишен интереса.
Выступали Юткевич, Кармен и Дзиган^{79},
Заодно осудили Бернеса.

В магазине растрату нашел ревизор,
Были факты обмера, обвеса.
И сказали: — Злодею-завмагу позор!
Заодно осудили Бернеса.

Грандиозен «Поэмы о море» успех,
И об этом писала вся пресса.
Похвалили артистов, гримеров и всех.
Заодно осудили Бернеса.

Быстро пьяный водитель летел под уклон,
Сбил старушку у самого леса.
Заменили шоферу за это талон,
Заодно осудили Бернеса.

Было в новом спектакле немало чудес,
Потрясла наших зрителей пьеса.
Роль героя прекрасно исполнил Бернес,
Заодно осудили Бернеса.

Мы хотели, составив последний куплет,
Чтобы с глаз ваших спала завеса.
Виноват ли артист? Разумеется, нет!
Заодно осудили Бернеса.

ЮРИЙ ТИМОШЕНКО Один день {80}

17 сентября 1958 года я жил в гостинице «Одесса»…

Уже по одной этой фразе вы можете утвердиться в мнении, что актер, вспоминая об актере, обязательно начнет рассказ с местоимения «я».

Но я действительно жил в Одессе, снимался в фильме «Зеленый фургон» и каждое утро, поздоровавшись со швейцаром гостиницы, невольно останавливался, загипнотизированный его неизменной репликой: «Между прочим…» После этих, как бы невзначай сказанных слов, всегда следовало «чего-нибудь особенного». В то утро он сказал:

— Между прочим, через полчаса в Одессу приезжает Марк Бернес, и вам не мешало бы знать, что когда тебя на вокзале встречают друзья, так это всегда приятно.

…Никогда не думал, что на перроне соберется так много людей. Девчонки-киноманки, коллеги-артисты, друзья, знакомые, незнакомые… Выделялась солидностью одна пара — замминистра с супругой.

— Он не поедет ни в какую гостиницу, — уверенно заявил заместитель министра.

— Мы позаботились о санатории, где артист сможет и отдохнуть, и порепетировать, и побыть в прекрасном обществе.

Прибыл поезд, вышел Марк, встречающие с цветами бросились к нему, и вот уже по перрону движется настоящее шествие с Бернесом во главе.

Марк щедро раздарил цветы сотрудникам отеля. Встречающие разошлись, и, когда мы остались вдвоем, он признался, что в минуты встречи получил прекрасный заряд вдохновения и теперь с нетерпением ожидает вечера, чтобы выйти на сцену и спеть, как говорится, с полной отдачей. Потом он, часто поплевывая через левое плечо (чтоб не сглазить), стал хвастаться тем, что в последнее время от него отступили все болезни и у него отличное настроение.

После завтрака мы решили полюбоваться морем, но из этого ничего не вышло. На каждом шагу нас останавливали вежливые и любознательные одесситы:

— Я извиняюсь, но почему так мало ваших концертов объявлено в нашем городе, или вы чему-нибудь обижены на Одессу?..

— Скажите, а концерт будут давать по телевизору, чтобы не потеть в этой душегубке, именуемой филармонией?

— Марк Наумович, извините за нескромный вопрос: на какой улице вы родились? Что? Вы не одессит?! Перестаньте сказать. Я лично знаю сто человек, которые с вами в одной школе учились!

Чтоб избавиться от этой «пресс-конференции», пришлось снова укрыться в гостинице.

У входа швейцар передал мне свежую газету и тихо сказал:

— Постарайтесь, чтоб Бернесу этот номер на глаза не попадался.

На видном месте газеты чернел заголовок статьи: «Искоренить пошлость в музыке».

В коридоре Марк сказал:

— Уж очень хороший сегодня день, и настроение у меня подозрительно прекрасное. Как бы чего не случилось…

Я держал за спиной газету, не зная, как быть. Может, лучше показать, ведь все равно узнает. Нет, прочту-ка я прежде сам, а там решу. Придумав какой-то повод, я покинул Марка и по дороге к себе в номер прочел статью о Бернесе. Там писалось: «Пластинки, „напетые“ им, распространены миллионными тиражами, являя собою образец пошлости, подмены естественного пения унылым говорком или многозначительным шепотом. Этому артисту мы во многом обязаны воскрешением отвратительных традиций „воровской романтики“ — от куплетов „Шаланды, полные кефали“ до слезливой песенки рецидивиста Огонька из фильма „Ночной патруль“».