«Мы отодвинули штору и вошли в комнату – и внезапно обнаружили, что участвуем в сложном танце с замысловатыми па, – писал Володарский. – Не отрывая глаз от картин, растянутых на полу, Шагал целеустремленно двинулся по проходу вдоль левой стороны комнаты, затем назад по правой стороне, потом к середине и обратно – к дверям. Он почти летал по комнате, и все присутствующие были втянуты в этот полет. Только Валентина Григорьевна и Надя Леже сразу же остановились у первой картины около двери и начали горячо обсуждать ее. Полет Шагала остановился так же внезапно, как и начался. Он замер перед сюжетом «Любовь на сцене». Все замолкли, и я внезапно услышал, что он тихонько бормочет: «Ох, что за музыканты, какие золотые музыканты!» Я видел, как он уставился на нижнюю часть панно. И снова, не поднимая головы, он двинулся вдоль сюжета «Введение в еврейский театр» и начал отрывисто, делая короткие паузы между фразами, говорить: «У вас замечательные реставраторы… реставраторы – великолепные люди… все так хорошо сохранилось – я и правда не ожидал ничего подобного!.. это нужно хорошо выставить».
Он описывал особенности своей палитры Ковалеву, главному реставратору Третьяковки: «Вы понимаете мой стиль – стиль того, кто пишет лиловым», – и затеял с ним подробный разговор о процессе реставрации и о возможной выставке. Затем он восхищался «Свадьбой»: «Ах, этот цвет для вас! Лучшие цвета в лучших традициях Сера», и тут кто-то указал на то, что панно не подписаны.
«Вспыхнув от сильной взволнованности, он заявил: «Я сейчас же все подпишу… – помолчал и продолжил совсем в ином тоне: – Но я не имею на это права». Затем, после еще одной паузы, он передумал: «Нет, я их подпишу». Кто-то дал ему черный фломастер, и он провел две линии в моей записной книжке, чтобы его проверить. «Нет, он слишком черный». – «А если масляной краской со скипидаром?» – предложил Ковалев. И вот пока кто-то побежал за краской, он стал долго рассматривать свою работу и сказал Валентине Григорьевне: «Я был хорошим художником, правда? Фигуры слегка поблекли… О, я был молод! Я тогда был так невероятно молод! Это написано с душой».
Затем Шагал снова занервничал: фотограф чуть не наступил на один холст, а он сам забыл, как пишется «г» на кириллице, и это его «отчаянно разволновало… «Не знаю, с какой стороны нужно подписывать», – чуть ли не в отчаянии закричал он. «Так подпиши с двух сторон», – спокойно предложила Валентина Григорьевна. Он тут же успокоился и сухо ответил: «Нет, нет, для публики это одна картина, – сказал он и мягко добавил: – Иначе они потом разрежут ее на две».
После того как Шагал вернулся домой, разговоры о реставрации и выставке затихли, и панно пошли обратно прямиком в хранилище. И оставались там до 1991 года, когда швейцарский Фонд Мартиньи оплатил их реставрацию; теперь они находятся в постоянной экспозиции Третьяковской галереи.
Визит Шагала рассматривался как удачный политический ход России, и многим на Западе казалось, что стареющий художник был одурачен. Но Шагала не трогала политическая реальность: он был стариком, ему было больше восьмидесяти лет, и он хотел еще раз увидеть родину и свои самые важные работы.
Вернувшись домой в Сен-Поль, Шагал попал из прошлого прямо в будущее: 7 июля 1973 года, в день, когда ему исполнялось восемьдесят шесть лет, открылся Национальный музей «Библейское послание Марка Шагала». Публика шумно приветствовала «Сотворение», триптих из витражных окон, который Шагал создал для музея. На открытии присутствовали и критики. В апреле 1973 года в возрасте девяносто одного года умер Пикассо, и кое-кто отметил, что даже Пикассо должен был дождаться смерти, чтобы открыли музей его имени, а для работ Шагала музей построен уже при жизни. Он сделал умный ход, стараясь играть как можно лучше, даже на этой последней, сцене, роль духовного пророка совершенства.
«Я молюсь, когда пишу» – такой была его мантра в последние годы. Название «Библейское послание» с мирским идеалом духовности без вероучения или разногласий придавало меньше значения его индивидуальности и больше человеческому братству, миру идеализма начала 70-х. Этот музей был одним из знаковых культурных центров, вместе с Фондом Маг, часовней Розер Матисса, Музеем войны и мира в Антибах, посвященном Пикассо, благодаря которым Лазурный берег в двадцатилетие между 50-ми и 70-ми годами упрочил себя как место культурного паломничества. В XXI веке музей Шагала обладает атмосферой храма высокого модернизма.