Марк Шейдер

Тот, кого ты знал там, на поверхности, тот, кого ты любил или ненавидел, тот, с кем ты пил водку, или трахал вместе девок, или смотрел на звезды, – это не тот, кого ты видишь рядом с собой в забое. Если ты вдруг обратишься к нему – просто не будешь говорить с тем же самым человеком. Здесь очень легко умереть от руки своего брата, работающего с тобой бок о бок.

Если ты закуришь – тебя убьют.

Если ты начнешь чинить поломанное оборудование прямо здесь – тебя убьют.

Если ты вдруг закричишь просто так – тебя убьют.

Если ты кого-нибудь напугаешь – тебя убьют.

Здесь могут убить даже за плохую шутку. Поэтому тут редко шутят.

Попробуйте.

Мы обнажены до трусов, хотя это и запрещено всеми инструкциями, но ведь инструкциями не предусмотрена жара в сорок градусов? Мы зажмуриваем глаза, хоть это и запрещено техникой безопасности, но техника безопасности ведь не учитывала того, что нам придется двигаться вверх под таким большим углом в мягком угле, который сыпется тебе на лицо? Мы давно сняли свои лепестки, хоть это и вредно для здоровья, но кому какое дело до нашего здоровья? Здесь, в этой темени, духоте и жаре, оставив все, чем ты жил там, на поверхности, еще у дна шурфа, ты становишься чист, зная, что каждый твой шаг – по лезвию бритвы. Ты чувствуешь, что в любую секунду твой комбайн может неожиданно пробить ВХОД.

Я имею в виду ВХОД.

Да-да, именно ТУДА.

Вы думаете, забой похож на ад?

Это и есть ад.

Я рассказываю все это парням из Мукачево и понимаю, что их не очень-то тянет в забой, да и вообще вся эта идея с заработками им уже не столь нравится. Кажется, они уже жалеют, что не нашли Ханну. Мы с ними находимся на поверхности, где солнечный свет, первые заморозки и удивительно свежий воздух – даже здесь, на Донбассе, – и для них все это звучит как рассказ о жизни на другой планете. Они расспрашивают меня о деталях, им интересно, как выглядит добычной комбайн, на что похожа лента транспортера, как выработанную породу доставляют наверх, и я отвечаю.

Но за скобками все же остается множество деталей. Я не рассказываю им о тенях, которые время от времени мелькают перед тобой на лаве, прямо в клубах угольной пыли. Я не рассказываю им о шумах, тихом хрусте и высоком стоне, доносящемся из закрытых штреков. Я никогда-никогда не расскажу им о том, почему нам всем так страшно каждый раз спускаться в забой. Я не скажу, почему человека здесь могут убить, если он в шутку напугает тебя. Я не скажу о том, почему мы все сидим на нацвае. О порошке им точно знать незачем.

Человеку, живущему на поверхности, никогда не понять, кто такие грозы – люди, спускающиеся под землю. Как-то раз Кролик в шутку назвал забой «миром гроз», но ведь правда в том, что это не шутка, а реальный расклад. Это другой мир, в который не вхожи те, кто никогда не видел, как свет меркнет над головой и исчезает где-то в вышине ствола. Им не понять нас.

Вот почему им незачем знать о пещерных троллях.

О них не говорят, о них даже думают с опаской, и если ты достаточно молод – можешь думать, что это твоя личная тайна, и лишь через многие годы приходит понимание того, что точно такую же тайну носит в себе любой из гроз. Это личная тайна каждого из нас.

Когда один из них появляется перед тобой, ты замираешь, страх парализует тебя и пригвождает к месту, ты теряешь возможность соображать, ты словно растворяешься в своем страхе. И через секунду ты слышишь его голос. Беззвучный. Где-то у себя в голове. И даже там – беззвучный. Он обращается к тебе. И если бы я ни разу не слышал того, что он мне говорит, я бы подумал, что это плод моих больных мозгов, отравленных выбросом угарного газа на соседнем участке. Но я слышал. И поэтому я знаю то же, что знают все грозы. И это моя тайна – наша общая тайна, о которой совсем необязательно знать тем, кто всю свою жизнь прожил на поверхности.

И никто из них не поймет, если ты попытаешься объяснить, зачем нам столько желтого порошка. Никто из них, знающих об угле только то, что это отличный и относительно недорогой энергоноситель, даже не попытается представить, зачем людям может быть нужно травить себя этой дрянью в таких количествах. Вот почему я не стану рассказывать о том, что нашел, где Кролик доставал желтый порошок.

По крайней мере я нашел тех, кто поставлял его на шахту, – а уж откуда они его брали, я понятия не имею. Я договорился с ними, что буду толкать его на нашей шахте. Не для наживы, нет, – я просто решил взять под контроль свой страх. Я не мог больше доверять приносить порошок кому-то другому, не мог зависеть от того, что кто-то забудет его дома или не возьмет достаточно для того, чтобы поделиться со мной.