Марк Твен

В этой книге воспроизведена фотография, изображающая Горького и Твена среди группы американских литераторов. Горькому хорошо запомнилась эта встреча. В небольшом очерке он запечатлел облик американского писателя и его выступление перед кружком «молодых литераторов и журналистов». «У него на круглом черепе — великолепные волосы, — какие-то буйные языки белого, холодного огня, — пишет Горький о Твене. — Из-под тяжелых, всегда полуопущенных век редко виден умный и острый блеск серых глаз, но, когда они взглянут прямо в твое лицо, чувствуешь, что все морщины на нем измерены и останутся навсегда в памяти этого человека. Его сухие складные кости двигаются осторожно, каждая из них чувствует свою старость.

— Джентльмены! — говорит он, стоя и держась руками за спинку стула. — Я слишком стар, чтоб быть сентиментальным, но до сего дня был, очевидно, молод, чтоб понимать страну чудес и преступлений, мучеников и палачей, как мы ее знаем. Она удивляла меня и вас терпением своего народа — мы не однажды, как помню, усмехались, слушая подвиги терпения, — американец упрям, но он плохо знаком с терпением, как я, Твен, — с игрой в покер на Марсе,

Речь слушает кружок молодых литераторов и журналистов, они любят старого писателя и знают, когда надо смеяться.

— Потом мы стали кое-что понимать — баррикады в Москве, это понятно нам, хотя их строят, вообще, не ради долларов, — так я сказал?

Конечно, он сказал верно, это доказывается десятком одобрительных восклицаний, улыбками. Он кажется очень старым, однако ясно, что он играет роль старика, ибо часто его движения и жесты так сильны, ловки и так грациозны, что на минуту забываешь его седую голову».

В этом коротеньком очерке все дышит душевной симпатией к Твену. И эту симпатию разделяют миллионы советских читателей.

Линкольн американской литературы

«Мы стали кое-что понимать…» — сказал Твен в речи, которую приводит Горький. Американцы стали понимать, по его мысли, революционную Россию, поднявшуюся на борьбу с палачами народа. И тут же мимоходом Твен бросает замечание, что «баррикады в Москве… строят, вообще, не ради долларов».

На первый взгляд американский юморист просто шутит. Но какие знакомые и серьезные интонации слышатся в этом противопоставлении «баррикад» и «долларов». Приходит на память написанное в начале 90-х годов письмо Твена Степняку-Кравчинскому, в, котором герои революционной борьбы противопоставлены людям, вносящим во всё элементы «сделки».

В твеновской шутке нашла отражение, хотя и мимолетное, мысль, давно уже не дававшая покоя писателю, — мысль о духовной деградации людей под влиянием долларов.

В условиях империализма Твен все более решительно и убежденно говорит о неудовлетворительности моральных итогов буржуазного прогресса. Он предает анафеме всю современную цивилизацию, в основе которой — доллары, деньги, стяжательство.

Это вызывало у Твичела нескрываемую тревогу. Он умолял Твена отводить душу только в письмах, адресованных ему, Твичелу, и ни в коем случае не раскрывать своих взглядов перед Гоуэлсом или Роджерсом и уж, во всяком случае, не делать эти взгляды достоянием печати.

В дни своей молодости священник Твичел был веселым здоровяком, не отличался особым ханжеством и даже проявлял порою известный либерализм в политике. К началу нового века, однако, он успел поправеть и не воспринял антиимпериалистических воззрений Твена.

В одном письме Твену Твичел говорит, что его друг должен «стать на колени и просить прощения за крайний пессимизм, проявляемый в начале XX столетия». Ведь, декларирует священник, «царство божие» и «справедливость» берут верх над злом в современном мире. Налицо, по его словам, «постоянный прогресс» в этом отношении. «Выберись из своей дыры, Марк, — убеждает Твена Твичел, — …перестань проклинать и лучше кричи «Слава!»…Говорю тебе, что победа останется на стороне священников».

Однако Твен не хочет «стать на колени». Между ним и Твичелом разверзлась настоящая пропасть. Писатель признает наличие прогресса, громадного прогресса в области создания материальных ценностей. «Но достигли ли мы большей праведности? Можно ли тут обнаружить хоть малый прогресс? По-моему, невозможно». Ведь ныне «деньги — вот высший идеал, все остальное для огромного большинства людей и в Европе и в Америке стоит где-то на десятом месте. Алчность и корысть существовали во все времена, но никогда за всю историю человечества они не доходили до такого дикого безумия, как в наши дни. Это безумие разлагает людей и в Европе и в Америке, делает их жестокими, подлыми, бессердечными, бесчестными угнетателями».