Марк Захаров - 'Я - главный самец в львином прайде'

- Вы знаете, очень хорошо. Сказала мне какие-то мудрые слова. Она стала для нас воплощением традиций МХАТа-2. И эстетических, и этических. Единственной, кто немножко дрогнул при моем появлении в театре, была замечательная актриса Елена Алексеевна Фадеева. Хотя все это тоже вспоминаешь сейчас с улыбкой. Знаете, я очень хотел, чтобы у нас была живая музыка, какой-то живой оркестрик вроде тех, которые сидели раньше под сценой. И я вместе с композитором Гладковым пригласил в наш театр вокально-инструментальный ансамбль, который играл в Подмосковье на танцверанде. До эпохи дискотеки существовала такая площадка - деревянная, под открытым небом. Вокруг забор, колючая проволока, много милиционеров с собаками, а в середине играет несколько студентов. Они потом и перешли в наш театр, составив костяк живого оркестра. Я хотел показать их артистам и попросил сыграть в нашем фойе. Это, наверное, был опрометчивый шаг. Какую-то часть труппы это шокировало. Ко мне подошла Фадеева и сказала: ну что же, хорошо, что у нас будет свой джаз. В эту фразу было вложено много всяких смыслов, если учесть, какое время стояло на дворе.

Потом, не в последнюю очередь с помощью вот такой живой музыки, к нам пошел новый зритель. Мне нравится, когда театр обладает широким спектром захвата. Хочется, чтобы ко мне ходили и театральные гурманы, и самая простая публика, как в шекспировский "Глобус". Знаете, я с очень большим интересом вас читаю, и про последнюю нашу премьеру вы замечательно написали. Но там была такая фраза: "Захаров очень хотел, чтобы его заметили". Так вот я хотел вам сказать...

- Я написала не "чтобы заметили", а "чтобы услышали". По-моему, это естественное желание для человека вообще, а для театрального человека особенно - чтобы его услышали.

- Да, для меня естественное. Я сразу был запрограммирован на театр, который должен собирать много сотен людей, вызывать мощный резонанс.

- Я и не говорю, что это плохо. Я лишь констатирую, что это так. Ведь есть режиссеры запрограммированные. Вот, скажем, Анатолий Васильев открыто говорит: что про меня думает зритель, мне совершенно безразлично. Я-то как раз считаю, что театр, безразличный к зрителю, может оставаться высоким искусством, но театром быть перестает.

- Давным-давно я был на одном немецком фестивале и на городской площади увидел уличную труппу. Мне она понравилась, я постоял, посмотрел. Случилось так, что ночью мы возвращались по этой же площади, и я увидел, что те же самые артисты продолжают работать, хотя зрителей вокруг уже не было. Они работали для себя самих. И меня это очень впечатлило. Так что, я думаю, театр многообразен в своих проявлениях. Важно преуспеть на избранном тобою пути. Вроде бы у меня это стало получаться, хотя, конечно, были спектакли, от которых остались очень кислые воспоминания.

- А именно?

- Да много. От испуга был сделан спектакль "Люди и птицы". Ведь от меня все время ждали, что у нас будет комсомольская тематика. Мы же профильный театр. Чтобы молодогвардейцы были, ну в крайнем случае люди, поехавшие на целину с гитарами. И мне Михаил Шатров как-то сказал: дело плохо, надо ехать на БАМ. А мне и впрямь было интересно посмотреть, что это такое. И вот мы поехали туда с небольшой группой молодых драматургов (в нее, кстати, входил Юра Щекочихин) и сделали на основе увиденного некий спектакль, надеясь улучшить свои отношения с властями. Но в последний момент... Знаете, как про "Ивана Грозного" Эйзенштейна говорили: он хотел поцеловать вождя в одно место, но передумал и укусил. Вот и у нас такое произошло. В результате мы и зрителя оставили в недоумении, и ужасно обидели партийные инстанции. Клевета на БАМ и все такое.

- Вас сильно подкосила история с "Доходным местом"?

- Нет, вы знаете, я молод был и не очень понимал, что на самом деле случилось. А потом довольно быстро после запрещения спектакля меня встретил Олег Ефремов и сказал: не жалей о том, что произошло. О спектакле останется такая память, что она будет лучше, чем сам спектакль. И я ему поверил. Многие мне говорили: давай сделай снова "Доходное место", но я понимал, что время прошло. Как с "Голым королем" в "Современнике" - бессмысленно было его восстанавливать.

- Существуют два способа поведения после такого удара: или ты пускаешься во все тяжкие или, наоборот, начинаешь очень осторожничать. У вас не появилось чувства страха?

- (Немного не поняв вопрос.) А это вообще наша профессиональная болезнь. Надо все время делать шедевры. Когда сделал удачный спектакль, наступает трусость. Боишься, что так, как в прошлый раз, не получится, что не оправдаешь доверия. Надо переступить через это. Уж не помню кто из великих сказал: настоящий художник тот, кто не боится поденщины. Особенно в театре. Театр ведь - жуткая поденщина. Это не стихи писать.

Абдулов был мальчиком, который собирал хлопок в Фергане

- В какие годы, с вашей точки зрения, труппа "Ленкома" была наиболее сильной?

- Я вижу две такие вершины - "Юнона и Авось"... вы знаете, кстати, что Караченцов до сих пор играет Резанова?