Маркиз де Карабас

— Дьявольщина! — ответил на нее Умберт. — Пока Гош разыгрывает роль Самсона перед хозяйкой замка, строящей из себя Далилу, нам, того и гляди, перережут глотки. А, черт возьми! Кто мне докажет, что все эти разговоры о бандитах — не более чем обыкновенный трюк с целью задержать нас здесь и дать время этим самым бандитам собрать силы, чтобы уничтожить нас?! Прежде чем пуститься в развлечения с этой проклятой аристократкой, я бы проверил, крепко ли заперта дверь. Под прикрытием этих чертовых лесов враг может незаметно подкрасться к нам. Расставьте пикеты, чтобы нам не нарваться на какой-нибудь сюрприз. Если на нас нападут, мы засядем в замке и превратим его в крепость.

Капитан направился к конюшне, где были расквартированы люди генерала Гоша и стояли их кони. Умберт повернулся к замку и лицом к лицу столкнулся с Кантэном, который только что вышел из него. Он сухо поздоровался с ним, на что получил любезный ответ.

— Вы рано поднялись, сударь, — заметил Кантэн.

— В отличие от генерала у меня нет приманки, которая удерживала бы меня в постели, — последовал недовольный ответ. Затем с республиканской прямотой бригадир бесцеремонно спросил Кантэна:

— Какое положение вы занимаете в этом доме, гражданин? Члена семьи?

— О нет. Я такой же гость, как и вы.

— Которого развлекают не с такой щедростью, как кое-кого из нас, — усмехнулся красавец-бригадир.

— Не будь вы правы, я бы поссорился с вами за эту усмешку.

— Мне повезло, — снова усмехнулся Умберт и зашагал прочь.

Кантэн остался стоять в задумчивости. Он был уверен, что история с конвоем — чистейшая выдумка, но ему вдруг пришло в голову, так ли уж неосновательны подозрения Умберта? Однако он сразу отогнал эту мысль. И не потому, что вспомнил откровенные высказывания виконтессы. Прежде всего, он считал ее последней женщиной в мире, способной навлечь на Кэтлегон жестокую месть, которая неизбежно последует за ее предательством. Если бы она действительно хотела предать Гоша, то прибегла бы к менее опасному способу.

Итак, он пришел к глубокому убеждению, что ловушка, расставленная виконтессой для Гоша, была ловушкой для его чувств с целью удержать его и обрести утешителя в одиночестве, на которое она так горько сетовала ему самому.

В наказание за свою негалантность и безразличие Кантэн получил пренебрежение, каковое едва ли могло быть более грубым по отношению к гостю с его положением. Все знаки внимания, которыми госпожа де Белланже прежде дарила его, теперь расточались генералу Гошу, и Кантэну оставалось утешаться созерцанием ревнивой ярости бригадира Умберта.

Она проявилась в первое же утро после завтрака, когда виконтесса вместе с генералом отправилась на одну из тех верховых прогулок, во время которых до сей поры компанию ей составлял Кантэн. Звеня шпорами и гремя саблей, Умберт слетел по ступеням террасы и подскочил к Гошу, который уже сидел в седле рядом с прекрасной хозяйкой.

— Куда вы едете, мой генерал?

— Да так, по землям Кэтлегона подышать утренним воздухом.

— Ваша прогулка может этим не ограничиться. Прошу вас не забывать, что Республике дорога ваша жизнь.

— Но отнюдь не мне, — смеясь, ответил генерал. — Успокойтесь. Я не стану подвергать ее опасности.

— Это могут сделать за вас.

— И кто же, сударь? — с вызовом спросила виконтесса.

— Почем мне знать, кто! Вы сами говорили, что леса всей округи, кишат бандитами. Вы возьмете эскорт, мой генерал?

— Думаю, в качестве эскорта мне вполне достаточно госпожи виконтессы. Уверен, что она постоит за мою безопасность. Поехали, сударыня.

Он тронул коня шпорами, и они выехали со двора замка, оставив бригадира-богохульника пылать гневом до их возвращения. Со временем досада и недовольство Умберта не уменьшались, но он больше не повторял только что описанной сцены, хотя поводов к тому хватило с лихвой. В течение следующих дней генерал и виконтесса делались все более и более неразлучны, и их общение друг с другом недвусмысленно говорило о характере установившихся между ними отношений. Пока Умберт скрипел зубами и извивался от ярости, а Кантэн играл роль зрителя, с легким презрением взирающего на разыгрываемый перед ним спектакль, госпожа дю Грего, казалось, пребывает в блаженном неведении того, что безродный солдат-республиканец стал признанным любовником ее благородной дочери.

Однако Кантэн испытывал все большее раздражение оттого, что достижение его цели постоянно откладывается, и через четыре дня после приезда Гоша решился, наконец, разбить лед пренебрежения, которым окружила его виконтесса.

— Сударыня, сознание того, что я слишком долго злоупотребляю вашим гостеприимством, вынуждает меня побеспокоить вас напоминанием о цели моего пребывания здесь.

На лицо госпожи де Белланже набежала тень.

— Друг мой, надеюсь, вы не полагаете, что я беспричинно задерживаю вас. Мы не забыли о вашем деле. Но — увы! Все усилия Карадека оказались тщетны, и при нынешнем положении дел я не вижу, как это можно поправить. Ему удалось собрать лишь несколько сотен луидоров, которые вы можете получить, если пожелаете. Но это не составит и половины требуемой суммы.