Маркиз де Карабас. Женитьба Корбаля.

– Думаю, что в настоящее время его более интересует роялистская армия, которая сейчас формируется.

– Значит, он очень изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. Может быть, мы выберем менее скучную тему?

И она пустилась в ту самую политику, уроки которой обещала преподать Кантэну, излив перед ним все свое презрение к мелочной ревности, раздирающей вожаков шуанов и препятствующей сплоченности, которая только и может принести им успех в борьбе против республиканских армий. Она говорила о Вандее[80], где дела обстояли не лучше и где «синие» разгромили огромные силы, состоявшие под началом Стоффле и Шаретта[81], по той простой причине, что взаимная ревность помешала им объединиться. Вот на чем основано ее убеждение в том, что деятельность шуанов к добру не приведет и единственным ее результатом явится ввержение страны в гражданскую междоусобицу, от которой больше всего пострадают те, кто живет на этой земле. Возможно даже, что в Бретани повторятся ужасы Вандеи, где для искоренения неумелого мятежа земля систематически опустошалась огнем и мечом «Дьявольских банд» – республиканские войска не останавливались перед поджогами и массовыми убийствами мирных жителей.

Кантэн слушал госпожу де Белланже с интересом. Но ни звучный музыкальный голос, ни восхитительная женственность его собеседницы не могли скрыть от него беспредельного эгоизма, на котором основывалось ее отношение ко всему, о чем она говорила. Дело, быть безоговорочной сторонницей которого призывало ее происхождение, даже вопреки здравому смыслу, ничего не значило для нее, когда на другой чаше весов оказывалось ее собственное благополучие.

Затем виконтесса попросила его рассказать о себе, о жизни в Лондоне и прежде всего об эмигрантах, с которыми он был знаком. Итак, снова было упомянуто имя ее мужа. Но на этот раз она не отмахнулась от него так просто. Она вздохнула, задумалась, снова вздохнула и излила душу.

– Ах, дорогой маркиз, вы видите перед собой женщину достойную сострадания.

– Скорее, женщину, достойную восхищения, зависти – наконец, желания, но никак не сострадания.

На губах виконтессы появилась задумчивая улыбка.

– Вы обо мне ничего не знаете. Мой брак – брак по расчету, каких много. Замуж меня выдали совсем ребенком. Никто не спрашивал моего согласия, и вот уже много лет как я – ни жена, ни невеста. – И она продолжала с еще большей откровенностью: – Я – женщина, созданная для любви. Любовь для меня потребность, величайшая потребность в жизни. А я связана с ничтожным человеком, которого не видела несколько лет и которого рада была бы никогда больше не видеть.

Кантэн немного смутился. Ему была не по душе излишняя откровенность молодой женщины. Он ответил чисто машинально:

– Несомненно, тому виной время. – Из учтивости он добавил: – Только жестокие обстоятельства могут удерживать мужа вдали от вас, сударыня.

Виконтесса рассмеялась.

– Только не такого мужа, как мой. Мы живем в совершенно разных условиях. Он наслаждается жизнью, вращаясь в обществе мужчин и женщин своего класса, и находит утешение, предаваясь всякого рода излишествам. Я же увядаю здесь в одиночестве. Не презирайте меня, маркиз, за то что я немного пожалела себя.

Кантэн мог только повторить сказанное.

– Время, сударыня! Во всем виновато время.

– Ни время, ни его эмиграция. Белланже женился не на мне, а на моем состоянии.

Они стояли, облокотясь на гранитную балюстраду. Кантэн повернулся к своей собеседнице и внимательно посмотрел на нее. Едва ли существовал такой человек, которого оставили бы равнодушным ее прекрасный рост, благородная фигура, дивная красота и живость лица.

– Глядя на вас, сударыня, этому трудно поверить.

Она остановила на молодом человеке задумчивый взгляд темных глаз.

– Благодарю вас, друг мой. Вы заставили меня вспомнить о самоуважении, которое я было утратила. Женщина, которой пренебрегает собственный муж, порой готова презирать себя. А известно ли вам, что он так же мало хотел, чтобы я разделила с ним эмиграцию, как и я стремилась сопровождать его?

– В таком случае, на что вы жалуетесь? По-моему, вы квиты.

Она с легким испугом взглянула на него.

– Вы смеетесь надо мной, – с упреком проговорила она. – Возможно, я сама напросилась на это. Но вы обманули меня.

– Я, сударыня?

– Мне показалось, что я вызвала ваше сочувствие. У вас добрые глаза. Если бы я не думала, что вы поймете меня, то воздержалась бы от своих излияний. Прошу прощения.

Раскаявшийся Кантэн принялся уверять ее в самом искреннем сочувствии к ее горестному положению, но он уже несколько охладил госпожу де Белланже, и источник ее откровений на тот день заметно иссяк.