Маркиз де Карабас. Женитьба Корбаля.

– Констана де Шеньера, его мать и мадемуазель де Шеньер. Охрана, пешие национальные гвардейцы, движется медленно. Они идут по дороге на Шатобриан. Мои разведчики следят за ними и дадут знать, как только они доберутся до Плоэрмеля. Пусть санкюлоты не воображают, будто могут безнаказанно производить аресты в этой стране.

Весть о прибытии республиканского отряда в Плоэрмель пришла лишь на следующее утро. Ее доставил шуан, прискакавший верхом, и состояние бедного коня подтверждало быстроту, с какой он покрыл довольно значительное расстояние. Шуану удалось разузнать, что «синие» проведут ночь в Жослэне и утром продолжат путь по дороге на Понтиви.

Для разработки плана операции Кадудалю не требовалось карты. Он знал местность, как свои пять пальцев. Двенадцать миль дороги между Понтиви и деревушкой Пон Авион пролегали через вересковые пустоши, каких много во Франции. Примерно в четырех милях за Пон Авионом дорога огибала лес, который покрывал небольшую возвышенность к северу от нее. Именно здесь Кадудаль намеревался дать бой «синим».

– Я приму в нем участие, – заявил Кантэн.

– Наши приемы ведения войны не совсем обычны, – с сомнением проговорил шуан. – Они не похожи на то, что вам приходилось видеть.

– Мне они не покажутся необычными, поскольку других я тоже не видел. Я владею шпагой и умею обращаться с мушкетом.

Кадудаль почувствовал облегчение.

– Я боялся, что вы пожелаете взять на себя командование. Но если вам захотелось развлечься, милости просим.

Развлечься Кантэну хотелось менее всего, но он не стал возражать.

Незадолго до того Гош писал в своем донесении Конвенту: «Я веду войну с неуловимым врагом. Перед тем как дать бой, шуаны вырастают словно из-под земли, а когда он заканчивается, столь же непостижимым образом рассеиваются и исчезают. Даже если мы отражаем их нападение, невозможно определить, сколь весома наша победа и сколь значителен понесенный ими урон».

Со всем этим и предстояло познакомиться Кантэну.

Вечером небольшая армия выстроилась на вырубке в сердце Ла Нуэ и преклонила колено перед дубом с висевшим на нем большим бронзовым распятием. Объявленный вне закона священник в белом стихаре и в епитрахили[103]кроваво-красного цвета, символизирующей мученичество – высшее проявление любви, – обратился к воинам с кратким благоговением. Он напомнил им, что павшие во имя алтаря Господня получают отпущение грехов и обретают вечное спасение.

Едва опустились сумерки, воодушевленные проповедью шуаны Кадудаля выступили из лагеря. Движение отряда противоречило всем общепризнанным правилам. Ни знамен, ни барабанов, ни труб, ни строгого марша воинов, плечом к плечу шагающих по дороге. Их движение напоминало раскрывающийся веер: небольшие группы из трех-четырех человек незаметно пропадали из вида тех, кто следовал за ними.

Кадудаль находился примерно в середине этой невидимой линии. Кроме Кантэна с ним шло трое шуанов. Настоявший на участии в операции Сен-Режан находился на крайнем левом фланге. Он командовал отрядом, которому во время схватки предстояло напасть на противника с тыла, между тем как находившейся на крайнем правом фланге группе под началом опытного предводителя шуанов по имени Гиймо надлежало выступить в роли головного отряда.

Когда маленькая группа Кадудаля вышла из леса, наступила ночь, и хотя луны не было, яркий свет звезд заливал опушку и раскинувшиеся впереди просторы. Кантэну показалось, что только он и четверо его спутников движутся среди всеобщей тишины и неподвижности. Ни малейшее движение, ни самый приглушенный звук не выдавали близости еще четырех сотен человек.

Они пересекли дорогу, затем луг, кое-где засаженный фруктовыми деревьями, вышли на тропу между двумя глубокими оврагами, обогнули небольшое селение и, преодолев поросший чахлым кустарником склон, поднялись на вересковое плато. Через час утомительного пути они подошли к группе массивных монолитов – каменных столбов святилища друидов[104]. Чуть дальше тропа снова спускалась вниз, растительность становилась гуще: и вот, двигаясь с уверенностью людей, которым знаком каждый ярд дороги, каждый камень под ногами, они свернули в сторону и по крутому откосу, поросшему густыми лиственницами, начали спускаться в лощину, на дне которой Кантэн явственно расслышал журчание ручья. Они продолжали спуск, пока снова не оказались на ровном месте и впереди смутно не замаячили служебные постройки крестьянской усадьбы.

Здесь Кадудаль остановился и трижды прокричал совой. Подождав ровно столько, чтобы можно было сосчитать до двадцати, он повторил тройной клич.

Почти сразу на некотором расстоянии от них распахнулось окно, в нем мелькнула и тут же погасла вспышка желтого света. Еще дважды свет мелькнул и погас, но на четвертый раз остался гореть.

По выложенному булыжником двору они направились к двери, которая распахнулась, как только они приблизились. На пороге показался плотный мужчина с фонарем в руках.

– А вот и ты, Жорж! Входи!