Маркиз де Кюстин и его "Россия в 1839 году"

«Не успел он приехать в Петербург, как августейший его покровитель привязал, фигурально говоря, художника к своей персоне, пригласив в свиту для путешествия на Украину, в Тавриду, Бессарабию, Польшу и т.д. Он побывал в Туле, Орле, Курске, Екатери- нославе, Москве, Варшаве, Гродно, Вильне... и т.д., занимая почетное положение в императорском кортеже и наблюдая за триумфальным шествием царя по улицам городов под звон колоколов и залпы пушечных салютов /.../.

И хотя на время этого удивительного путешествия Берне должен был расстаться с кистью, он дал зато полную свободу своему перу, которое неустанно день за днем повествовало в целой серии писем о живых и занимательных впечатлениях художника.

Это чрезвычайно интересная картина, обнимающая все стороны русской жизни3. В ней есть все — царь, его двор, природа, народ... Несомненно, письма Ораса Берне можно считать самым значительным из всего им написанного, и писатель в них далеко превосходит живописца, поднимаясь иногда на уровень историка-пророка. Вот в качестве примера фрагмент его письма к жене из С.-Петербурга от 31 октября1842 г.:

«Что бы ты ни говорила, но мои чувства к императору совсем не таковы, как тебе кажется. Я отдаю ему справедливость — это человек необыкновенный, но все-таки еще далекий от совершенства. Он обладает всем, чтобы завоевывать сердца людей, от него независимых; но когда у него есть хоть наималейшая власть, жестокость его такова, какой я еще не встречал ни у одного человека. Правда, для поддержания всеобщего повиновения он и не может вести себя иначе. Русские во всех слоях общества настолько склонны к беспечности, что их можно сдерживать только страхом. Если русский не дрожит от страха — это самый никчемный человек в свете. Здесь все устроено на военную ногу, начиная от кухонь и до верховного суда. Привычка постоянно изрекать приговоры (при сем обвиняемый должен всегда стоять навытяжку) сделала императора неприметно для него самого столь грубым, что она погубит его, когда внушаемый ею ужас сменится безразличием и усталостью.

Все сии великолепные учреждения, о которых я писал тебе, нигде в таковом виде отнюдь не существуют. Казалось бы, они созданы ради общего блага. Но нет, образование для всей массы юношества совсем не помогает продвигаться — после обучения они должны оставаться в первоначальном своем состоянии, ни возвышаясь, ни опускаясь. Солдатские дети никогда не поднимутся выше унтер-офицеров. Так зачем же учить

аVernetН.Lettres intimes.Paris,1856.