Маркиз де Кюстин и его «Россия в 1839 году»

«Весь свет ополчился на г-на де Виллеля, но мне он нравится — это хороший финансист и противник русских». (Запись 1824 г. Stendhal. Milanges de politique et d'histoire. Paris, 1933. Т. l.P. V).

a Une maladresse — какой-то неловкости {франц.).

«Лишь немногим более ста лет тому назад на месте Петербурга, красивейшей из столиц, было пустынное болото, а вся окружающая местность принадлежала шведам /.../. Со времен Петра Великого русские всегда считали, что к 1819 г., если у них достанет на то смелости и воли, они станут властелинами Европы, и тогда Америка будет единственной державой, способной сопротивляться им. /.../

У Наполеона были все основания стремиться к тому, чтобы остановить Россию. Война с ней явилась благоразумнейшим из всего случавшегося. /.../

В России никого не удивишь деспотизмом. Он вполне согласуется там с религией, а поелику сам деспот человек в высшей степени мягкий и деликатный, им возмущаются лишь немногие философические головы из числа путешествующих».

[Stendhal. Oeuvres computes. Т. XVII. Napoleon. Paris, 1953. P. 123, 127).

«В Москве 400 или 500 дворцов, украшенных с изысканной роскошью, невиданной в Париже и известной только в счастливой Италии. Но все очень просто. Под деспотическим правлением находится восемьсот или даже тысяча человек, имеющих от 5 до 1500 тыс. ливров дохода. Что им делать с такими деньгами?

Ехать ко двору? Какой-нибудь гвардейский сержант, удостоенный царской милости, будет унижать их и отправит в Сибирь, чтобы завладеть их великолепными каретами и лошадьми. У сих несчастных остается лишь одна радость — роскошь и наслаждения /.../».

(Из письма к Полине Перье-Лагранж от 15 октября 1812 г. из Пресбурга. Campagnes en Russie. Sur les traces de Henri Beyle dit Stendhal. Paris, 1995. P. 31—32).

Запись, сделанная в Нанте 1 июля 1837 г.:

«/.../ возле Биржи я встретил одного морского капитана, с которым плавал когда-то на Мартинику. Он три года пробыл на Балтике и в Санкт-Петербурге.

Так превратимся ли мы в казаков? — спросил я.

Император Н... разумный человек и в качестве частного лица был бы выдающейся личностью. Сей монарх самый красивый мужчина во всей Империи и один из храбрейших; но он как лафонтеновский заяц — его снедает страх. Во всяком умном человеке,

каковых немало в Петербурге, он видит врага; трудно иметь столько силы воли, чтобы противостоять искушению абсолютной власти.

Царь возмущен Францией и вне себя от существующей у нас свободы печати, но чтобы утолить свой гнев ему недостает каких-то двадцати миллионов франков. /.../