Маркиз де Сад

По прошествии шести лет со дня вынесения приговора его признали недействительным. Адвокат Сада, Жозеф-Жером Симеон, рассмотрев все материалы дела, пришел к выводу, что суд 1772 года допустил юридические и процессуальные нарушения. Доказательства того, что девицы подвергались действию яда, отсутствовали. Более того, полученные экспертизой результаты свидетельствовали против подобного обвинения. Они пользовались снадобьем, приготовленным уличной знахаркой, а суд это обстоятельство во внимание не принял. Кроме того, Сада официально не известили о возбуждении против него дела. Поспешность, с которой провели судебное заседание, вообще выходит за все допустимые рамки. Отсутствие обвиняемого на суде рассматривалось как косвенное подтверждение виновности. Кстати, с точки зрения закона, он имел полное право отсутствовать. Но самое тяжкое процессуальное нарушение заключалось в том, что маркиза официально даже не идентифицировали как человека, посещавшего девушек в Марселе. Одной из них просто сказали, что это был маркиз де Сад, а сие ни в коей мере не соответствовало должному опознанию. Маркиза признали виновным лишь по одному этому показанию. Понятно, что этот спор относится исключительно к правовой сфере. Сомневаться не приходилось, что в марсельском доме Мариэтты Борелли находился именно Сад. Но правовые органы имеют дело не с событиями, как таковыми. Свое заключение они должны выносить, опираясь исключительно на доказательства того, что то или иное событие действительно имело место. При таком подходе к делу виновность маркиза никогда бы не была доказана.

По этим причинам Сад имел меньше оснований опасаться государства, чем собственной семьи. Началась борьба между мадам де Монтрей, выступавшей в роли поборницы морали, и Рене-Пелажи, в качестве преданной жены. Во время многомесячного пребывания Сада в Савойе Рене-Пелажи стала опекуншей детей. Решение это, главным образом, принято на основании нравственной несостоятельности мужа. Ее визит в Шамбери и первую неудачную попытку вызволить Сада из тюрьмы мадам де Монтрей восприняла как откровенное предательство. Как только стало известно, что маркиз сбежал во Францию, мадам де Монтрей и ее муж начали забрасывать прошениями министерство юстиции. Они добивались ареста возмутителя спокойствия и заточения его в Лионезскую тюрьму Пьер-Ансиз. Предполагалось, ему будет предоставлена относительная свобода ведения переписки, чтобы из застенка он мог управлять своими поместьями. Это будет необходимо до тех пор, пока не подрастет его сын, после совершеннолетия которого собственность может быть передана ему. Что касалось самого предполагаемого узника, мадам де Монтрей никогда не смирится с тем, чтобы сумасшедший преступник, которого судьбе захотелось сделать ее зятем, оставался на свободе.

Стараясь противостоять ей, Рене-Пелажи поехала в Париж, дабы защищать дело Сада при дворе и умолять королевских советников не обращать внимания на мать. Став после скандала в Марселе изгнанником, о своей жизни Сад делает следующую запись: «Маниакальное нежелание мадам де Монтрей положить всему конец выходит за все мыслимые и немыслимые пределы. Чего она этим добьется? Только бесчестия, проистекающего из этого злосчастного дела, бесчестия для своей дочери и внуков и ужасных беспорядков в поместьях. Де Монтрей желает заставить меня влачить самое печальное и жалкое существование, потому что кому, как ни тебе, знать, что за удовольствие жить в стране, где тебе постоянно приходится скрываться и играть всевозможные роли, чтобы только не быть узнанным».

Оставаясь в Провансе, маркиз получил возможность лучше контролировать поместья в Ла-Косте и Мазане. Он уволил управляющего, действовавшего по указке его семьи, и назначил своего собственного. Гаспар Гофриди, знакомый Саду с детства после его визита к бабушке в Авиньон, служил адвокатом в Апте, городке, находившимся на восточной равнине от Ла-Коста в пределах видимости. На протяжении почти сорока последующих лет между маркизом и Гофриди то в дружеских, то в сварливых тонах велась беспорядочная переписка. В течение всего этого времени Гаспар оставался другом Сада и его доверенным лицом, растратчиком и отступником, старинным знакомым и никчемным увальнем. Несмотря на бурные вспышки гнева и смены настроений, именно Гофриди и его сыновья собирали подати с поместных земель и переправляли выручку хозяину на финансирование его развлечений.

В 1773 году у Гаспара сложилась любопытная ситуация. Он служил адвокатом у маркиза и выступал в качестве представителя Рене-Пелажи в ее эскападах в защиту мужа. Но, вероятно, догадавшись, какой оборот примет дело, Гофриди в скором времени умудрился поступить и в услужение к мадам де Монтрей. Все обязательства, налагаемые на него ситуацией, каким-то образом мирно уживались в лабиринтах сознания этого человека.