Либертин Корделли славится среди "друзей преступления" изощренностью мучений, которые он придумывает для своих несчастных жен и детей. Однако в нем, видимо, все-таки теплились "угольки" добродетели, ибо после совершения преступления он отправлялся в часовню замаливать свои грехи. Жюльетта, узнав об этом, не смогла простить ему такой "низости" -- она убила его. Впрочем, она сама едва избегла подобной участи, чуть не став жертвой могущественного Сен-Фона, который задумал уморить голодом две трети Франции по своему капризу. Какой порочной ни была Жюльетта, она все же не нашла в себе сил стать соучастницей преступления и была вынуждена спасаться бегством из Парижа, боясь гнева министра. Нашлась, однако, и на министра управа. Садический мир не простил ему фантазий о "злом" боге. Сен-Фон стал жертвой своего наперсника по преступлениям, министра Нуарсея.
Итак, как мы видим, последовательные либертины произвели основательную "чистку" садического мира. Остались самые отборные злодеи. Но и на этом дело не кончилось.
Проанализируем "случай" принцессы Олимпии.
Эта итальянская подруга Жюльетты и леди Клервил слыла одним из наиболее активных идеологов либертинажа. Она была убеждена в нерасторжимой связи наслаждения с преступлением. "Если утончать акты сладострастия,-- уверяла она подруг,-- то непременно придешь к убийству, потому что убийство есть последний предел сладострастия". Бедняжке, однако, суждено было стать жертвой собственных теорий. В горячих головах Жюльетты и Клервил зародился, возбуждая их чувственность, план убийства Олимпии. Пригласив однажды Олимпию на совместную прогулку по окрестностям Неаполя, подруги, поднявшись к вершине Везувия, набросились на принцессу, чуждую всяких подозрений, и связали ее.
"-- Шлюха! -- сказали мы ей.-- Ты нам надоела, мы привели тебя сюда лишь затем, чтобы тебя погубить... Мы собираемся сбросить тебя в недра этого вулкана.
-- Ах, подружки, что же я такого совершила?
-- Ничего. Ты нам надоела, разве этого не достаточно?"
Коварство распутниц не знало предела. После двух часов несусветных глумлений над Олимпией они сбросили ее в кратер Везувия.
Поведав об этом происшествии, Жюльетта затем характеризует свою покойную "подружку" в следующем любопытном "некрологе": "Олимпия, принцесса де Боргезе, была женщина нежная, обаятельная, увлекающаяся в наслаждениях, либертинка по темпераменту, полная воображения, но так и не углубившая своих принципов; скромная, придерживающаяся предрассудков, способная изменить свои воззрения при первом несчастье, которое с ней произойдет, она, благодаря этой одной слабости, не была достойна двух столь испорченных женщин, как мы".
По сути дела, Жюльетта противоречит себе. Если в "некрологе" приводится "идейная" причина уничтожения Олимпии как слабой и непоследовательной либертинки -- причина, которая обычно служила основанием для предыдущих преступлений против "своих",-- то у кратера вулкана были произнесены другие слова: "ты нам надоела". "Идейная" подоплека преступления превратилась в выдумку! Убийство наперсников в садическом мире становится беспричинным. Только такие, беспричинные, преступления еще способны воспалять воображение либертинов...
Садический герой справляет свое торжество среди руин, трупов жертв и замученных им "друзей". Ослепленный фейерверком своих преступлений, он по-прежнему считает себя хозяином положения. Он не понимает, что только случайность уберегла его от уничтожения, что, может быть, сейчас, в момент наивысшего своего торжества, он получит предательский удар ножом в спину. Он не понимает, что, убив своих детей, он прервал свой род и что неумолимо надвигающаяся старость с ее беспомощностью в любом случае превратит его в жертву молодых прозелитов либертинажа, философии здоровых и сильных, не требующих к себе снисхождения, презирающих "слабинку".
Садический герой, по сути, обречен на поражение. Весь вопрос -- в сроках его поражения.
Критически анализируя творчество Сада, мы, естественно, не можем не заинтересоваться вопросом о том, какое влияние оно оказало на искусство нашего века и каким образом было интерпретировано.