Маркиз де Сад. Садизм и XX век

Сад умел использовать утилитаристские слабости программы просветителей. Бесспорно, Сад был убежден в естественности человеческого стремления к удовольствиям, однако он решительно отбросил ту часть программы просветителей, в которой они стремились сочетать эгоистические интересы индивида с общественными. Вольтер неоднократно формулировал основной принцип "естественной" морали Просвещения, генетически связанный с христианством: "Обращайся с другим так, как ты хотел бы, чтобы обращались с тобой". Сад отверг этот принцип и по-своему был логичен. Обращаться с другими гуманно просветители рекомендовали на том основании, что в противном случае человека ждет возмездие. Сад предпочел увести своих героев от возмездия, но обеспечить им свободу насильственного действия. А как же тогда угрызения совести? На этот вопрос Сад мог бы ответить словами автора трактата "О человеке": "Опыт показывает, что всякий поступок, не влекущий для нас наказания по закону и не наказываемый бесчестием, вообще совершается всегда без угрызений совести". "...Угрызения совести,-- утверждает Гельвеций,-- начинаются там, где кончается безнаказанность". Таким образом, в некоторых положениях просветителей оказывалось -- разумеется, против воли самих просветителей -- нечто созвучное философским построениям Сада, этому воспаленному "аппендиксу" западноевропейского просветительства.

Вернемся, однако, к нашим "дельбенам".

Настоятельница Пантемонского монастыря, оказывается, не способна обеспечить себе безнаказанность в желанной для нее степени. Ее могущество ограничено стенами монастыря, где жертвы, вроде несчастной девочки, случайны. Дельбен -- скорее теоретик-наставник, нежели практик садизма, а так как садический мир зиждется на "экспериментальной" основе, то он испытывает потребность в героях иных масштабов, злодеях помогущественнее, покрупнее, обладающих реальной властью. Таким в "Преуспеяниях порока" предстает влиятельный французский министр Сен-Фон, "владеющий в высшей степени искусством обворовывать Францию", по приказу которого двадцать тысяч мужчин и женщин были брошены в казематы, и, по его собственному уверению, "среди них не было ни одного виновного". Сен-Фон, его приятель, также министр, Нуарсей и их аналоги, вроде русского гиганта-антропофага Минского, изобретателя экзекуционного аппарата, отрубающего головы вмиг шестнадцати жертвам, или четырех главных мужских персонажей "Ста двадцати дней Содома",-- хозяева садического мира, основные экспериментаторы в нем.

Положение Жюльетты более двойственно. С одной стороны, выйдя из монастыря, она заручается безнаказанностью благодаря могущественным покровителям. "Я ей обещал полную безнаказанность на всю жизнь,-- провозглашает Сен-Фон,-- она может делать все, что ни пожелает". Однако, с другой стороны, несмотря на клятвы покровителей, Жюльетта зависит от их каприза, который может превратить ее в жертву. Благодаря своему двойственному положению в садическом мире Жюльетта, которой приходится постоянно быть начеку,-- наиболее живой и динамичный образ "Преуспеяний порока".

В связи с поворотом садического мира к "сверхрепрессивности" иной смысл приобретают старые уроки распутства. Иные выводы следуют из отмены традиционной морали и "идеи бога". Эта отмена приводит садического героя к радикальному разрыву с человеческим родом, заключающемуся в полной ликвидации взаимных обязательств. "Другие" перестают иметь самостоятельное значение; садический герой рассматривает их как возможный инструмент для наслаждения.

Разрыв с человеческим родом влечет за собой последовательное отрицание садическим героем всех норм и ритуалов семейной и общественной жизни, освященных философией рода. Он издевается над беременностью, деторождением, больными, находящимися в беспомощном состоянии, дряхлыми старухами, последней волей умирающего. Он надругается над могилами. Акты сексуального извращения также насыщаются "антиродовым" содержанием; здесь Сад вплотную подходит к неофрейдистской концепции перверсии как "бунта против подчинения сексуальности порядку размножения и против институций, которые поддерживают этот порядок". Ни во что не ставит садический герой и родственные чувства. Вместо почитания родителей он совершает по отношению к ним самые бесчеловечные акции. Героиня "Философии в будуаре", пятнадцатилетняя Эжени де Мистиваль, в течение одного дня впитавшая в себя самые ядовитые соки либертинажа под руководством опытных наставников, потешаясь, зверски издевается над своей матерью. Монструозная Жюльетта, наоборот, в порыве необузданного сладострастия сжигает живьем свою дочку в камине. Зловещие апофеозы разрыва с родом!