Маркиз де Сад. Великий распутник

В тот же день Ле Пеллетье умер.

Эти два события вдохновили гражданина Сада на прощальную речь, написанную от лица секции Пик. Она называлась "Обращение к духу Марата и Ле Пеллетье" (Aux m^anes de Marat et de Le Pelletier).

Одновременно с этим, оставаясь на своем посту, наш герой продолжал спасать от смерти людей, находившихся под следствием по обвинению в содействии беглым эмигрантам. Например, известно, что одному из таких людей он лично вручил 300 ливров и паспорт — с тем, чтобы он смог беспрепятственно покинуть Париж.

В одном из писем он так излагал свое политическое кредо:

"Я антиякобинец, я их смертельно ненавижу. Я обожаю короля, но я питаю отвращение к былым правонарушениям. Я люблю бесконечное число параграфов конституции, но иные параграфы меня возмущают; я хочу, чтобы дворянству возвратили его блеск, потому что утрата этого блеска дворянством ничему на пользу не служит; я хочу, чтобы король был вождем нации; я решительно против Национального собрания…"

Естественно, в 1793 году человек с подобными взглядами не долго мог оставаться на свободе…

АРЕСТ И СЧАСТЛИВОЕ СПАСЕНИЕ

В декабре 1793 года по приказу полицейского департамента Парижской Коммуны гражданин Сад все же был арестован.

В тот мрачный период усилившегося террора наш герой жил вместе с Констанцией на улице Нёв де Матюрен. 8 декабря они оба находились дома, когда на пороге вдруг появилось двое мужчин. Один из них, Марот, был комиссаром полиции, второй, Жуэнн, — полицейским офицером. У них имелся приказ об аресте гражданина Сада по обвинению в контрреволюционной деятельности.

Для Сада это оказалось полной неожиданностью. Дело в том, что он, как и многие другие жертвы террора, верил, что самоотверженно трудится на благо нового режима. И свои обязанности он исполнял весьма аккуратно. Но теперь ему вдруг объявили, что он виноват в том, что два его сына — эмигранты. Более того, ему в вину вменялся факт поисков места в конце 1791 года для себя и двух своих сыновей в королевской гвардии. Казалось бы, ну и что? Ведь в то время Франция еще оставалась монархией, и Национальная Ассамблея признавала короля конституционным монархом и главой государства. То есть в поиске подобного назначения не было ничего недостойного, не говоря уже о незаконности. Но времена изменились, и все поступки рассматривались теперь в новом свете: любой человек, пытавшийся устроиться на службу к королю, считался врагом революции.

Так Сад оказался в тюрьме Мадлонетт.

Потом, 13 января 1794 года, его перевели в тюрьму Карм, а 22 января — в тюрьму Сен-Лазар.

Прошло еще несколько дней, и 27 марта из-за болезни арестованного Сада перевели в лазарет Пикпюс, бывший монастырь, также превращенный в тюрьму.

Как видим, в первые месяцы 1794 года наш герой в ожидании суда скитался по тюрьмам.

А тем временем гильотина работала без устали, уничтожая уже самих недавних лидеров революции. Например, 5 апреля был казнен Жорж Дантон, первый председатель Комитета Общественного Спасения. В тот же день не стало и Камиля Демулена.

Летом 1794 года количество казней, насчитывавшее до того сотню в месяц, выросло до двухсот в неделю. В июне произошли изменения в законе. Теперь основой для вынесения приговора являлось просто подозрение, и о хоть каком-то доказательстве вины перестали и думать.

Как очень верно заметил соратник Робеспьера Жорж Кутон, "гильотина перестала быть наказанием, но стала эффективной машиной для уничтожения".

И кончилось все это тем, что Конвент не вынес "неутомимой работы" Робеспьера и позволил себе возмутиться. Когда зарвавшегося диктатора пришли арестовывать, он попытался убить себя, но лишь покалечил себе челюсть выстрелом из пистолета. На следующее утро он был обезглавлен. В тот же день не стало и Жоржа Кутона.

После этого в стране установился полнейший революционный беспорядок, что, как ни странно, спасло нашего героя. Точнее, спасла его процессуальная анархия, которая в результате террора ничуть не уменьшилась, а напротив, лишь углубилась.

А теперь вернемся к вопросу о крещении нашего героя. Как мы помним, его хотели назвать Альдонсом, а записали в метрике Донасьеном-Альфонсом-Франсуа. Имя Франсуа вообще было взято случайно и не прижилось. Имя Альфонс нашему герою никогда не нравилось, и он себя им никогда не называл. В брачном контракте он был записан как Луи-Альдонс-Донасьен де Сад. С началом революции компрометирующая дворян частица "де" была отброшена, и он стал просто Луи Садом. А вот в эмигрантских списках он значился как Альдонс-Донасьен де Сад. В конечном итоге произошла путаница имен, и никому и в голову не пришло, что Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад, Альдонс-Донасьен де Сад и Луи Сад — это одно и то же лицо.

К тому же в Париже в то время, несмотря на постоянную работу гильотины, насчитывалось более восьми тысяч заключенных, а учет во вновь создаваемых тюрьмах функционировал плохо.