ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Симона де Бовуар в своем полемическом эссе "Нужно ли сжечь маркиза де Сада?" (Faut-il br^uler
Далее она пишет:
"Память о Саде была искажена многочисленными выдумками, само его имя погребено под грузом таких слов, как "садизм" и "садистский". Его частные записки потеряны, рукописи сожжены, книги запрещены. Хотя в конце XIX века несколько любознательных умов <…> проявили к нему интерес, только Аполлинер вернул ему место во французской литературе. Однако до официального признания еще далеко. Можно пролистать объемистые труды "Идеи XVIII века" или даже "Чувственность в XVIII веке" и не встретить его имени. Вполне понятно, что именно в ответ на это умолчание почитатели Сада объявили его пророком, предтечей Ницше, Фрейда, Штирнера[20]и сюрреализма. Но этот культ "божественного маркиза", основанный, как и все культы, на ложном представлении, служит только его предательству".
В самом деле, людей, которые относятся к маркизу де Саду не как к психически больному злодею, а как к обычному человеку и весьма любопытному писателю, можно пересчитать по пальцам.
Конечно, гораздо проще вслед за сексологом Рихардом фон Крафт-Эбингом называть "садизмом" любые извращения, ставя при этом маркиза де Сада в один ряд с такими моральными уродами, как генерал СС Зепп Дитрих или Андрей Чикатило.
Кстати сказать, в этом смысле маркизу де Саду "повезло" точно так же, как доброму доктору Жозефу Гийотену (Guillotin), именем которого почему-то была названа кровавая гильотина. Этот человек был противником смертной казни и никакой гильотины не изобретал, но имя его именно так "вляпалось" в историю. И теперь уже ничего невозможно изменить, ибо устоявшиеся за века стереотипы практически не поддаются корректировке.
Маркиз де Сад тоже в общественном сознании прочно ассоциируется с понятием "садизм", то есть со склонностью к насилию и получением удовольствия от причинения страданий другим.
Но зададимся вопросом, а так ли это справедливо? И почему имя маркиза де Сада заслуживает нашего интереса?
Кто бы что ни говорил, читать произведения маркиза по большей части не слишком приятно, хотя почти все они изданы и переведены на множество языков. Что же касается его грехов, то история дает нам огромное количество гораздо более "интересных" персонажей.
В этом смысле невозможно не согласиться со следующим утверждением биографа маркиза Е.В. Морозовой:
"Если бы во времена де Сада полиция давала ход каждому делу о безнравственном поведении аристократов, то к началу французской революции большая часть дворян сидела бы в тюрьмах".
В самом деле, если считать маркиза де Сада страшным извращенцем и исчадием ада, то кем тогда был тот же Людовик XV, у которого историки насчитали пятнадцать официальных фавориток и более тысячи любовниц, многие из которых были совсем еще детьми? А кем был Максимилиан де Робеспьер, казнивший без разбора кого угодно и за что угодно?
А кем были Нерон, Калигула, Иван Грозный, Салтычиха, королева Мария I Кровавая и многие другие? И почему понятие "садизм" оказалось связано не с их именами, а с именем маркиза де Сада, который никого не убивал, а всего лишь иногда позволял себе "развлечься" с проститутками, причем заранее обговаривая с ними "набор услуг" и щедро оплачивая эти услуги?
Наверное, в глазах обычного человека маркиз де Сад — это чудовище. Но что он делал? Он всего лишь страдал от того, что "нормальное" половое сношение его не привлекало и не возбуждало, а посему должно было сопровождаться действиями, приводящими к кровотечению. Но, как теперь хорошо известно, людей с такими или какими-то иными "отклонениями" множество, и отличает в данном случае "странных людей" от преступников лишь факт насилия, то есть вовлечения в свои "игры" партнеров и партнерш без их на то согласия. Но ведь маркиз де Сад в этом смысле не прибегал к насилию: он решал свои проблемы с помощью, по сути, проституток, которые, по определению, сами всегда выбирали, выбирают и будут выбирать себе в качестве профессии именно продажу своего тела за деньги.
Так почему же все-таки именно маркиз де Сад?
Симона де Бовуар уверена, что все дело в том, что он "заслуживает внимания не как писатель и не как сексуальный извращенец, а по причине обоснованной им самим взаимосвязи этих двух сторон своей личности". По ее мнению, "его отклонения от нормы приобретают ценность, когда он разрабатывает сложную систему их оправдания", то есть старается "представить свою психофизиологическую природу как результат этического выбора".