Маркиз де Сад. Великий распутник

Договор о найме девушки на работу он заключил с ее матерью. Но 17 января вдруг заявился ее отец и громогласно объявил, что пришел вызволить свою "несчастную дочурку" из отвратительного места, которое ему бесстыдно выдали за приличный дом.

Подобным образом с маркизом еще никто раньше не разговаривал, и он заявил, что не может отпустить девушку до тех пор, пока она не отработает положенный срок и пока ей не найдут замены для работы по кухне.

Оказалось, что кто-то из прислуги, отработав некоторое время в Лакосте, рассказал, что хозяин дома предлагает слугам деньги за то, чтобы они соглашались удовлетворять его самые низменные сексуальные прихоти. Естественно, маркиз де Сад все отрицал, но отец Катрин схватил дочь за руку и потащил ее к воротам замка. Маркиз попытался их остановить, но разъяренный мужчина выхватил пистолет и выстрелил. Пуля пролетела в двух дюймах от его груди. А Трийе, грязно ругаясь, удалился, уведя с собой плачущую дочь.

В результате, маркиз узнал о смерти матери лишь 8 февраля, прибыв в Париж.

А 13 февраля 1777 года его вновь арестовали. Дело в том, что над ним продолжало висеть старое обвинение провансальского суда, и новые власти решили разобраться с этим.

И конечно же, тут не обошлось без "происков" его тещи, мадам Кордье де Лонэ де Монтрёй, которая сыграла в его судьбе поистине роковую роль, приложив все усилия, чтобы обладавший "странным" нравом зять как можно больше времени провел за решеткой. На самом деле, когда ее дочь и внуки получили титул де Садов (как мы уже говорили, один из древнейших во Франции), она сочла, что теперь предпочтительнее видеть зятя в заключении, чем продолжать терпеть его выходки.

В конце февраля 1777 года маркиз де Сад написал теще: "Из всех возможных обличий, которые могут принять месть и жестокость, вы поистине выбрали самое ужасное. Именно тот самый момент, когда я прибыл в Париж, чтобы попрощаться с умирающей матерью, с единственной мыслью о том, чтобы увидеть ее и обнять в последний раз, если она еще жива, или оплакать ее, если нет, вы избрали для того, чтобы снова сделать меня вашей жертвой! Увы! Я спрашивал вас в своем первом письме, найду ли я в вас вторую мать или тирана, но вы не менее трех раз оставляли меня без всяких сомнений в отношении вашего ответа! Значит, именно таким образом вы платите мне зато, что я утирал ваши слезы, когда вы потеряли отца, которым вы так дорожили? И разве вы не узнали в тот тяжелый час, что мое сердце так же чувствительно к вашему горю, как если бы это было мое собственное? <…>

Когда меня забирали, мне сообщили, что делают это лишь для того, чтобы ускорить мое дело, и поэтому мое заключение под стражу является необходимым. Но, откровенно говоря, неужели вы верите, что меня можно одурачить подобными разговорами? <…>

Разве не становится очевидным, что вы стремитесь к моему полному уничтожению, но не оправданию? <…>

Положение мое ужасно. Никогда еще — и вам об этом известно — ни моя кровь, ни мой рассудок не могли вынести заточения. Когда я находился в гораздо менее строгой изоляции — о чем вам также известно, — я рисковал своей жизнью, чтобы избавиться от этого рабства. Здесь у меня нет такой возможности, но у меня все еще остается то единственное средство, которого никто в мире не может меня лишить, и я воспользуюсь им в полной мере.

Из глубины своей могилы мать подает мне знак: я будто вижу, как она снова раскрывает мне свои объятия и призывает меня укрыться на ее груди в той единственной обители, которая у меня еще осталась. То, что я последую за ней так быстро, доставит мне утешение, и в качестве последней милости я прошу вас, мадам, чтобы меня похоронили рядом с ней.

Лишь одно сдерживает меня; я признаю, что это слабость, но должен раскрыться перед вами. Я бы хотел увидеть своих детей. Ибо я получил такое наслаждение, когда после встречи с вами смог повидаться с ними и сжать их в своих объятиях. Мои самые недавние несчастья не успокоили это желание, и, по всей вероятности, я унесу его с собой в могилу. Я вверяю их вашей заботе, мадам. Пусть даже вы ненавидели их отца, по крайней мере, любите их самих. Обеспечьте им образование, которое, если это возможно, сохранит их от тех несчастий, к которым привело отсутствие внимания к моему собственному воспитанию. Если бы они знали о моей печальной участи, нх души, созданные по образцу нежной души их матери, заставили бы их пасть перед вами на колени, и их невинные руки, воздетые в мольбе, вне сомнения, поколебали бы вашу непреклонность. Этот утешительный образ порожден моей к ним любовью, но он никоим образом не может повлиять на ход событий, и я спешу разрушить его из страха, что он может смягчить мое сердце в то время, когда мне более всего нужна стойкость".