Маркиз де Сад

Однако в словаре Пигоро (1821) отмечается, что порнографу не удалось полностью вытеснить из де Сада литератора. В 1830-х годах во французских словарях появляется слово «садизм», определяемое как «ужасное распутство с отклонениями, чудовищная и антиобщественная система, вызывающая возмущение у самой природы». В это же время выходит «Всеобщий биографический словарь» Мишо, где в статье, посвященной маркизу де Саду, упомянуты все его изданные сочинения, а также множество рукописных пьес и рукописи «Изабеллы Баварской» и «Аделаиды Брауншвейгской». О последних Мишо, в частности, пишет: «Сюжеты этих романов черны и жестоки, в то время как в театральных пьесах мы не найдем ничего, что противоречило бы добрым нравам и религии».

Тем не менее для известного историка Ж. Мишле, именовавшего де Сада «заслуженным профессором преступлений», маркиз олицетворял собой отвратительное прошлое, свергнутую монархию. Ибо, как писал Мишле, де Сад с высоты своих лет и с присущей ему изысканностью учил всех, что природа, равнодушная к добру и злу, являет собой всего лишь череду преступлений, необходимых для убийств одних, чтобы на их месте возникли тысячи других. Отсюда вывод: мир являет собой одно огромное преступление.

Несмотря на отрицательное отношение к маркизу многих крупных писателей и историков, XIX век постепенно смирился с писателем Донасьеном Альфонсом Франсуа де Садом: его сочинения отнесли к области литературных курьезов и время от времени издавали небольшими тиражами. А внимательные критики уже в первой половине столетия уловили главную опасность книг маркиза, содержавшуюся отнюдь не в порнографии, а в его философии, а потому полагали, что «Алина и Валькур» — роман, пожалуй, более опасный, нежели «Жюстина», ибо в нем не было отвратительных неприличных сцен, и, следовательно, автор, не отталкивая читателя, исподволь внушал ему свои принципы. Известный критик Сент-Бёв усматривал опасное влияние де Сада в стремлении некоторых писателей показывать страсти жестокие и извращенные. «Запах серы», который, по словам Жюля Жанена, сопровождал маркиза, ощущался и в некоторых пьесах Дюма-отца, и в отдельных романах Бальзака и Эжена Сю, и в «Мемуарах дьявола» Фредерика Сулье.

Высоко ценил де Сада Гюстав Флобер. И в конце XIX века Гийом Аполлинер, считавший де Сада «самым свободным человеком», вернул писателю подобающее ему место во французской литературе, став первым серьезным издателем и комментатором его избранных текстов.

В XX веке отношение к «божественному маркизу» радикально изменилось: почитатели провозгласили его предтечей Ницше и Фрейда, сюрреалисты с восторгом называли его «гением революции», историки попытались взглянуть на него как на «зеркало Французской революции». Кровопролитные войны и катаклизмы XX века побуждали людей искать в жестоких сочинениях маркиза ответ на вопрос о природе зла: писатель, обосновавший торжество порока, казался необычайно современным. Постепенно оценочные статьи стали дополняться серьезными кропотливыми исследовательскими сочинениями о жизни и творчестве де Сада. Количество работ, посвященных маркизу де Саду, стремительно увеличивалось, и на сегодняшний день можно с полным правом говорить о садоведении — как, к примеру, мы говорим о бальзаковедении. И фигура «современного» де Сада постепенно начала уступать место писателю и философу XVIII века маркизу Донасьену Альфонсу Франсуа де Саду, чьи сочинения, переведенные на многие языки мира, заняли свое место рядом с трудами Вольтера и Руссо.

Современные де Саду властители дум нередко выглядели весьма неприглядно в мире чувств. В своих сочинениях де Сад довел царившее в обществе поклонение разуму до абсурда и явил этот абсурд в сфере человеческих страстей. В романах маркиза нашла свое отражение «изнанка Просвещения» — когда разум, возведенный в культ, становился и поводом, и причиною гибели сотен тысяч людей. Увидев, как проводником идей свободы, равенства и братства стала гильотина, де Сад ужаснулся… и продолжил выстраивать на бумаге свою башню зла. Отбросив условности, он описывал самые неприглядные стороны человеческой натуры и тем самым — быть может, неосознанно — пытался защитить себя от тех ужасов, которые творились вокруг во имя высоких идеалов. Возможно, именно несоответствие идеалов и действительности побуждало его постоянно отрицать в человеке и душу, и Бога и, отбросив традиционный источник зла, представленный в образе дьявола, показать, как может быть страшен человек и как он таковым становится. А выработанная им «прозрачная» манера письма позволила совместить условность с деталью, философский вымысел с реалиями эпохи.