Маркиз де Сад

Поэтому никто — ни врачи, ни следователи, ни эксперты-аптекари, ни сами девицы, которые в силу своих занятий должны были быть знакомы с афродизиаками хотя бы понаслышке, — не вспомнил о шпанской мушке, и все увлеченно пытались отыскать в конфетах яд, а у заболевших — симптомы отравления. Несколько дней состояние обеих девушек было тяжелым, особенно Маргариты, съевшей целую пригоршню конфет. В конце концов и она, и Марианна пошли на поправку. Обвинение в отравлении отпадало само собой. Хотя в те времена судили прежде всего за применение яда, вне зависимости от того, подействовал он на жертву или нет. Но если бы маркиз и в самом деле хотел отравить девиц, зачем бы ему называть им свое имя?

О шпанской мушке вспомнили позднее — во время обжалования приговора в кассационном суде, когда прозвучала гораздо более правдоподобная версия о том, что де Сад, пожелав возбудить угасший темперамент девиц, угостил их «конфетами Ришелье» (как иногда называли пастилки со шпанской мушкой) и для скорейшего результата превысил дозировку, отчего одна из потерпевших чуть не умерла. Данная версия снимает с де Сада обвинение в отравлении, но не снимает вины в жестоком отношении к девицам легкого поведения — ведь он прекрасно знал, что превышение дозы данного афродизиака грозило смертельным исходом. Но, как показало дело Жанны Тестар и Аркейское дело, де Сад ни в грош не ставил девиц для утех и называл их не иначе, как «низменные создания». А с неприятностями, причиняемыми человеку его звания из-за «этих тварей», он мириться не желал.

Похождений своих де Сад никогда не скрывал, а свое кредо излагал на страницах романов. «Поставив этих низменных созданий на их истинное место, мы начинаем ощущать, что созданы исключительно для того, чтобы пользоваться нашими жертвами для удовлетворения наших страстей, и карать следует их неповиновение, а не наши капризы», — писал он в «Новой Жюстине». Если же мы хотим предотвратить последующие преступления, то, как неоднократно подчеркивал он в «Алине и Валькуре», не надо устраивать публичные судебные процессы. Если бы публика не узнала об отравительницах Ла Вуазен и де Бренвилье, у них не нашлось бы сотни последователей. «В интересах поддержания добронравия о некоторых преступлениях не должно не только знать, но даже предполагать, что таковые возможно совершить».

Но судьи придерживались иного мнения и отдали приказ начать расследование всей «деятельности» маркиза во время его пребывания в Марселе. Немедленно всплыло обвинение в содомии. Сами девицы в совершении содомских актов не признались. Хотя такие сношения в борделях практиковались довольно часто, однако при неудачном стечении обстоятельств девица для утех могла попасть за них в Сальпетриер или в Бисетр. Зато все дружно подтвердили, что де Сад у них на глазах предавался греческой любви со своим лакеем. Вспомнив о прошлых похождениях маркиза (Аркейское дело получило огласку по всей стране), прокурор 4 июля подписал постановление об аресте де Сада и его лакея Латура.

Небольшое отступление о тюрьме под названием Бисетр, где в свое время доведется побывать также и де Саду. В прошлом лечебница, основанная Людовиком XIII для солдат-инвалидов, при Старом порядке она стала самым жутким местом заключения, где болезни и пороки соседствовали с преступлениями. «О, это ужасное место! Нечто среднее между больницей, богадельней и тюрьмой», — писал старший современник де Сада Фужере де Монброн. В Сальпетриер, лечебницу для бедных, устроенную Людовиком XIV на месте бывшего порохового завода, а затем превращенную в место заключения «падших женщин», де Сад попасть не мог только по причине своей принадлежности к мужскому полу. Долгое время Сальпетриер служило также лечебницей для умалишенных.

Предупрежденный о грозившей опасности, Донасьен недолго думая отправился в соседнюю Савойю, пребывавшую под юрисдикцией сардинского короля, а затем уехал в Италию, взяв с собой не только своего сообщника Латура, но и несравненную Анн-Проспер. Какие доводы он приводил, умыкая свояченицу на глазах у собственной жены? Наверняка самые убедительные: разве он мог уехать один? Возможно, Анн-Проспер сама предложила сопровождать его… Жене же Сад поручил отправиться в Марсель и там, следуя проторенной дорожкой, подкупить девиц и уговорить их забрать показания. Понимая, что с подобной задачей лучше всех справится мадам де Монтрей, Рене-Пелажи обратилась к матери за помощью, но получила категорический отказ. В отличие от мадам де Сад, чары Донасьена на Председательшу больше не действовали, и она не намеревалась прощать человека, соблазнившего ее младшую дочь. Вместе с тем она хорошо понимала, что, если об инцесте узнают газеты, семья ее старшей дочери будет опозорена безвозвратно.