Маркиз де Сад

Приказ об аресте де Сада вряд ли мог свалиться с неба — его действительно выхлопотала мадам де Монтрей. Она была в курсе всего случившегося в Ла-Косте и понимала, что если зять вновь устроит шумный «спектакль», про пересмотр дела придется забыть. Аббат де Сад тоже выразил желание изолировать племянника, но сам для этого не предпринял ничего. Обезопасив себя от «фантазий» зятя, мадам де Монтрей вплотную занялась проблемой пересмотра его дела. Теперь она была почти уверена, что никто не помешает ей добиться нужного результата. Впрочем, когда речь шла о Донасьене, нельзя было быть уверенной ни в чем. Тем более что Рене-Пелажи во всем поддерживала мужа и помощи от нее не было никакой. «Пусть другие откроют ей глаза, а затем я объясню ей что к чему. И все же: как можно быть столь доверчивой? А может, она просто прикидывается? Этого я понять не могу. Ибо, в конце концов, она должна была бы видеть, знать, убедиться самой, что все, что говорят о ее муже, вовсе не является клеветой!» — в сердцах писала мадам де Монтрей Гофриди. Она просила управляющего проверить, нет ли среди бумаг зятя каких-либо скабрезных или иных компрометирующих его и семью бумаг. Иными словами, произвести обыск в кабинете Донасьена Альфонса Франсуа в Ла-Косте,

Пока в Париже и Ла-Косте занимались делами господина маркиза де Сада, в Сомане, точнее, в соседней деревушке Виньерм 31 декабря 1777 года умер аббат де Сад. Встрепенувшись, мадам де Монтрей тотчас попросила Гофриди «присмотреть» за замком в Сомане, ибо и замок, и мебель в нем принадлежали Донасьену. Но командор, старший брат аббата, подсуетился и вывез все подчистую, выкопав даже росшие в саду деревья. И отказался брать на себя расходы по погребению и уплату долгов аббата. Если бы Поль Альдонс де Сад оставил свои дела в порядке, мадам де Монтрей, возможно, сумела бы отстоять причитавшуюся Донасьену долю движимого имущества, но она махнула рукой и решила ни во что не вмешиваться. Она слишком много трудилась ради семьи дочери, а благодарности никакой. Хлопоты мадам де Сад о возможности унаследовать часть доходов аббата также не увенчались успехом.

Благодаря стараниям мадам де Монтрей, король, наконец, дозволил начать процедуру обжалования приговора суда, вынесенного «на основании имевшихся подозрений в совершении преступлений — отравления и педерастии», так как «согласно общественному мнению, во время ведения дела было допущено множество неточностей, совершены неправильные действия, а потому, пересмотрев дело на суде по всем надлежащим правилам, вердикт того суда должно отменить». Для отмены вердикта требовалось ехать в Экс. Пойдя навстречу пожеланиям заключенного, сопровождать его был назначен инспектор Марэ. 21 июня 1778 года инспектор благополучно разместил своего подопечного в тюрьме Экса. Уверенный, что настали последние дни его заключения, де Сад заказывал роскошные обеды, раздавал чаевые направо и налево и даже завел платонический роман с прекрасной узницей, названной им «Дульсинеей в зеркале» — он влюбился в нее, увидев ее отражение в зеркале.

* * *

Процесс длился меньше месяца: 14 июля парламент Прованса вынес окончательное постановление. Донасьен Альфонс Франсуа де Сад был приговорен к публичному внушению, а также в течение трех лет ему запрещалось посещать город Марсель. Уплатив судебные издержки в сумме пятидесяти ливров, господин де Сад мог считать себя свободным, а приказ о взятии его под стражу аннулировался. Де Сад ликовал: наконец-то он свободен! Он забыл, что наряду с законным правосудием во Франции существовало правосудие «внесудебное», опиравшееся на абсолютную власть монарха, обладавшего правом заключить в тюрьму на неопределенный срок кого угодно. Де Сад уже испытал действие королевского «письма с печатью» на себе, но был уверен, что оправдательный приговор аннулирует и подписанный королем указ о его аресте. Он уже достаточно наказан за совершенные им пустяковые проступки!

Но в отличие от любимого де Садом итальянского юриста Беккариа, считавшего, что «лишение свободы, будучи само по себе наказанием, не может предшествовать приговору…» и что «предварительное заключение… является простым задержанием гражданина до признания его судом виновным, и поскольку такое задержание является по сути наказанием, оно должно быть непродолжительным и максимально легким», французские юристы того времени расценивали тюремное заключение не как наказание, а как своего рода залог того, что человек более не совершит ни проступка, ни преступления.