Маркиз Роккавердина

— Я не собираюсь давать показания, я хочу знать, только знать. Так вот, я уже выяснил другими путями, что убийца был один, он прятался за изгородью из кактусов. «Имя?» — спросил я. Мне не смогли открыть его в силу нерушимых законов потустороннего мира, который для нас непостижим.

— А! — воскликнул маркиз. — Но если бы то, что вы имеете в виду, было правдой, не осталось бы ни одного безнаказанного преступления и правительство могло бы распустить полицию.

— Это другой вопрос! — возразил дон Аквиланте.

— Ладно, оставим это. Вы никогда не убедите меня, никогда, никогда! К тому же церковь запрещает эти дьявольские опыты. Уже доказано, что все это козни дьявола. Вы клюнули на приманку, при всей-то своей учености. Право же, вы, ученые, попадаетесь в ловушку чаще, нежели мы, невежды…

— Пройдет несколько месяцев, и вы этого не скажете!

— О, прошу вас, оставьте его в покое… То есть оставьте меня в покое!.. — поправился маркиз. — Я думаю об аресте Нели Казаччо. Раз следователь решился на эту санкцию…

— Людской суд делает то, что может. Либо явные доказательства, либо косвенные улики, также ведущие к обвинению, — иных способов у него нет.

— Поэтому он нередко наказывает невиновных!

— И делает это неумышленно: errare humanum est![4] Но в нашем случае ошибка вряд ли возможна. Рокко был хорошим человеком, у него не было врагов. Он мог пошуметь, это верно. За юбками бегал, тоже верно! Однако с тех пор, как женился… Хотя шутки шутить любил все равно. Жена Нели Казаччо сама сказала следователю: «Прежде, было дело, он увивался за мной, покоя не давал. Подсылал кого-нибудь, если сам не мог поговорить. А я ему: „Да вы с ума сошли! Я не могу позорить мужа. Я бедная, но честная женщина!“ Потом он угомонился. И муж знал это и больше не угрожал ему… Они снова стали друзьями».

— Она так и сказала — «угомонился»?

— Но так ли это было? Женщине важно оправдать себя и мужа.

— Угомонился! — прошептал маркиз.

Глаза его недобро сощурились, когда он встал из-за стола. Он тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха. Открыв ставни, он распахнул окно и выглянул на балкон. Дон Аквиланте подошел к нему.

Луна, появившаяся среди поредевших, гонимых ветром туч, казалось, быстро скользила по небу. В призрачном свете ее на фоне темной массы сгрудившихся в ложбине домов четко вырисовывались колокольни и купола церквей Раббато.

Внезапно глубокую тишину нарушил чей-то хриплый голос, и до них донеслись слова, звучавшие как проклятие:

— Тысячу чертей на палаццо Роккавердина! О-ох! О-ох! Тысячу чертей на дом Пиньятаро! О-ох! О-ох! Тысячу чертей на дом Крисанти! О-ох! О-ох!

— Тетушка Марианджела, сумасшедшая! — сказал маркиз. — Каждую ночь вот так.

Крик повторился, хриплый, по-звериному протяжный.

— Муж держит ее на цепи, как скотину, — ответил дон Аквиланте. — Надо бы властям вмешаться, отправить ее в больницу.

Сумасшедшая умолкла.

Ветер уже разогнал тучи. Гроза прошла стороной, и молнии теперь озаряли пожаром небо в стороне Аидоне, за холмами Барцино.

— Который раз так! Значит, и в этом году быть большой беде! — сказал дон Аквиланте. — Спокойной ночи, маркиз!

Маркиз хотел было ответить ему, но тут новый крик, пронзительный, душераздирающий, лишил его дара речи:

— Жизнь!.. Жизнь моя!..

— Это жена Нели Казаччо! — узнал адвокат и повернулся в ту сторону, откуда донесся крик. — Карабинеры пришли за ним. Смотрите, вон там, на площади Орфанелле…

При свете луны они различили карабинеров, уводивших арестованного.

Снова раздался взволнованный крик жены Нели Казаччо, снова горестно прозвучал он в ночной темноте среди яростных завываний ветра:

— Родимый!.. Родимый мой!

2

Два дня спустя адвокат снова появился в доме маркиза, на этот раз не один.

Прихожая была набита крестьянами и рабочими, толпившимися вокруг столика, за которым маркиз проверял написанные крупными каракулями счета.

— Извините, маркиз, — сказал адвокат, проходя сквозь расступившуюся перед ним толпу. — Надо поговорить о срочном деле. Со мной кум Санти Димаура…

— Да благословит меня ваша милость![5] — вставил тот, выглядывая из-за спины дона Аквиланте.

— Пройдите туда. Я сейчас освобожусь.

Дон Аквиланте ответил жестом: «Не беспокойтесь!» — и велел старому крестьянину следовать за ним.

Вскоре до них донесся сердитый голос громко спорившего маркиза. Лишь изредка слышались робкие возражения, прерываемые потоком гневных криков и ругани. Так продолжалось добрых полчаса.

Дон Аквиланте, положив ногу на ногу, прикрыв рукою глаза и опустив голову, сидел в глубокой задумчивости и не отвечал на вопросы старика, который, пристроившись в углу у двери, теребил шапку из черного падуанского сукна и, казалось, был страшно напуган непрекращающимися криками маркиза.

Наконец раздался стук двери, и почти сразу же в комнату влетел маркиз с побагровевшим лицом, что бывало с ним всякий раз, когда он выходил из себя, и адвокат, мысли которого в эту минуту блуждали где-то далеко, вскочил от неожиданности.