Маркиз Роккавердина

«Так уж устроен мир! — думал маркиз. — Все одна видимость. Меня принимают за порядочного, безупречно честного человека, потому что ничего не знают обо мне. Так уж устроен мир! Может быть, многие из них совершили что-либо еще более ужасное, и я, не зная этого, тоже ценю и уважаю их. Может, им просто не хватило смелости, дерзости, хитрости, и они волей-неволей остались уважаемыми людьми, а может, не представилось случая, и они порядочные люди по чистой случайности!»

Он чувствовал, что именно в эти минуты в нем опять пробуждается все тот же суеверный страх, все та же боязнь затаившихся где-то по углам опасностей. Ему казалось, что общение с таким множеством людей вынуждает его жить в какой-то гнетущей атмосфере, в которой он не в силах дышать свободно. Он не мог дождаться часа, когда избавится наконец от их внимания и вернется в Марджителло. Работы там были приостановлены: не слишком доверяя инженеру, он сам хотел наблюдать за ними. Вот-вот должны были прибыть прессы для отжима винограда и оливок, бочки, бочонки, кувшины, а помещения еще были завалены строительными материалами, и кое-где еще только начинали возводить стены!

Кроме того, он спешил поскорее привести в порядок свой дом, свою жизнь; вернуться хоть ненадолго к привычному уединению; отдохнуть после стольких волнений, которые в конечном итоге не помогли ему, как он надеялся, спастись от душевных терзаний, какими он по глупости изводил себя.

Баронесса Лагоморто неодобрительно относилась к тому, что маркиз вздумал принять участие в муниципальных делах.

— Ты что воображаешь! Они же используют тебя в своих целях! Скажи, прежде они когда-нибудь обращались к тебе?

— Я всегда отказывался.

— Ты поступил бы еще лучше, если бы и сейчас не стал слушать их. Вчера Цозима говорила мне: «У него же столько дел в своем доме!» Словно боялась, бедняжка, что… Короче, когда ты наконец решишься? Я не хочу умереть, не побывав на твоей свадьбе!

— Через несколько месяцев, тетушка!

— Я уже по опыту знаю, что значат эти твои несколько месяцев. Счастье рядом, а тебе трудно руку протянуть! Почему? Не понимаю. Цозима права, подозревая…

— Я сожалею.

— Ты говоришь это как-то странно! Я тоже начинаю беспокоиться.

— Я не думал, что стройка в Марджителло будет отнимать у меня столько времени. А теперь еще эти выборы…

— А завтра еще что-нибудь!

— Ничего, тетушка! Я устал. Мне нужны покой и тишина. Вот и все! Вы же знаете, если я чем-то увлекусь…

— Вот именно!

— На днях, скорее всего в ближайшее воскресенье, мы с вами, с синьорой Муньос и Цозимой обсудим, как все подготовить. И в две или три недели… Я подумал, и мне кажется, что Цозима права: пусть все будет просто, скромно, без роскоши, без шума. Никто не сможет сказать, что я поступаю так из скупости или потому, что у меня нет денег. Свадьба — семейный праздник.

— Цозима будет очень довольна.

И он уехал в Марджителло вместе с инженером и кавалером Перголой, который, как никогда раньше, неотступно следовал за ним. Надо было ковать железо, пока оно горячо, и не терять выгоды, которую давала крупная победа, одержанная на выборах.

— Наши «друзья» просто ошарашены, но вовсю обхаживают супрефекта и депутата, чтобы выбор мэра пал на кого-нибудь из них.

— Я же не могу сам себя назначить мэром! — раздраженно ответил маркиз.

— Если мы позволим им интриговать, если не напомним о себе!.. Всего лишь один визит к супрефекту…

— А кто он такой, этот синьор, чтобы я наносил ему визиты?

— Не имеет значения. Это правительственный чиновник, и для него будет великой честью, если маркиз Роккавердина засвидетельствует ему свое почтение.

— Оставим до поры до времени этот разговор. Смотрите, все вокруг похоже на цветущий сад!

Необъятный зеленый простор, тысячи оттенков зеленого цвета — от нежного до густого, казавшегося почти черным, торжество, буйство растительности даже на самых неблагодатных землях, где прежде никогда не росло ни травинки!

По обе стороны дороги тянулась как бы сплошная изгородь из великолепных желтых, красных, белых, голубых цветов, возвышавшихся на длиннейших стеблях над изумрудной листвой, словно умелая рука садовника позаботилась о том, чтобы слить их краски и оттенки в необычайно выразительный узор. И это были дикорастущие, не имеющие названий цветы. Они переплетались между собой, теснили друг друга, не оставляя ни малейшего свободного пространства, и ослепительно сверкали, Словно улыбаясь живительным лучам солнца.

А всходы! Бескрайний зеленый бархатный ковер был усыпан алыми цветами маков, расцвечен тонкой вышивкой голубых и сиреневых ирисов. С одной стороны преобладали маки — огромные кровавые пятна, а с другой — нежные серебристо-голубые цветы льна покрывали полоски и квадраты земли, И повсюду мириады бабочек, которые носились друг за другом, трепеща крыльями, крохотные и огромные, самых разнообразных окрасок и форм, каких никто никогда не видывал, каких никогда еще на памяти человека не вылуплялось в таком количестве из куколок и коконов!