Маркиза де Ганж

— Дражайшее дитя мое, — назидательным тоном произнесла она,— помните: какой бы честной ни была женщина, она никогда не должна давать повода даже для малейших подозрений. Женская добродетель — это цветок, которому сквозняк может причинить вред. Общество всегда готово верить самому плохому, оно часто порицает женщину не за те ошибки, в коих та повинна, а за те, видимость совершения которых она создала своим поведением. Об этом никогда нельзя забывать, и тогда совесть женщины, доброта и воспитание станут гарантами безупречности ее поступков. К сожалению, репутация наша зависит от общественного мнения, так что если не уделять внимания формированию этого мнения, то придется затратить поистине непомерные усилия, чтобы тебя приняли в свете. Вы можете возразить мне, утверждая, что с вами поступили несправедливо. Согласна, но, зная, что люди только и ждут, когда вы оступитесь, следует избегать давать им повод к пересудам, ибо, без сомнения, они тотчас этим поводом воспользуются.

— Ах, милая матушка, — воскликнула маркиза, — какие глубокие раны нанесла мне эта гнусная клевета! Не зная ее виновника, я могу только жаловаться и сокрушаться!

— Нельзя допускать, чтобы вам наносили подобные раны, — сурово ответила г-жа де Шато-блан. — Молодая женщина обязана вести себя особенно сдержанно; только тщательнейшее исполнение религиозных обрядов может оградить ее от опасностей, подстерегающих ее в обществе. Без религии не может быть и морали: толь-

ко вера наделяет нас нравственными устоями и поддерживает их в нашей душе. Разве та, в чьей душе страх перед коварством мужчин соседствует с твердой уверенностью в награде Предвечного за свою добродетель, может попасть в расставленную мужчиной ловушку?

Понимая, что дочь ее повинна исключительно в легкомыслии, почтенная мать не стала упрекать ее за несовершенные проступки, а, напротив, дала ей несколько простых советов и поделилась кое-какими соображениями, которые маркиза выслушала со слезами признательности на глазах.

Долгие беседы матери с дочерью, разумеется, не ускользнули от внимания Теодора, и он решил, что ему пора вмешаться.

— Брат мой,— заявил аббат Альфонсу,— мне не нравится эта женщина: твоя жена доверяет ей гораздо больше, чем нам. А когда Эфразия станет наследницей господина де Ношера, о чем уже давно и небезосновательно говорят в свете, они вместе с матерью устроят так, что мы не сможем пользоваться этим огромным состоянием вплоть до совершеннолетия ее ребенка.

— Значит, нам надо остерегаться ее.

— Значит, нам надо погубить ее — если, кончено, у нас хватит на это мужества.

— Но, друг мой, сейчас не время, я только что заключил мир с дочерью... нет, повторяю тебе, сейчас, когда я еще сильней, чем прежде, люблю свою супругу, я не стану причинять ей горе, разлучив ее с матерью.

— Дорогой Альфонс, всякий раз, когда речь заходит о твоих интересах, у тебя становится плохо с логикой. Какая связь существует между этой матерью и тобой? Конечно, ты женат на ее

дочери, но ведь ты взял в жены только дочь и не обязан одновременно брать в жены ее мать! Да мужья сплошь и рядом обожают своих жен и ненавидят их матерей!

— Согласись, это бывает редко.

— Не так редко, как тебе кажется.

— Не стану спорить. Но разве горе той, кого я люблю, не будет ужасно, если я причиню неприятности той, кого я не люблю? И не придется ли мне страдать от плачевных последствий такого поступка?

— А разве вред, который может причинить нам эта женщина, не опечалит тебя еще больше, нежели станет печалиться твоя жена, утратив мать?

— Как! Ты хочешь погубить ее?! Что ты задумал?!

— Прости, я невольно выдал тайные свои желания, забыл, что, имея дело с такой пугливой душой, как у тебя, надо молчать и скрывать свои намерения. Впрочем, признаюсь, мысли мои далеко не столь жестоки, как слова. Я не хочу покушаться на жизнь матери твоей жены, Господь свидетель, ни единым помыслом своим я не желаю ей зла. Но мы можем на время удалить ее от мира, устранить со сцены, заключить в безопасное и надежное место, дабы тем временем мы смогли принять надлежащие меры предосторожности, которые лишат эту женщину возможности вредить нам — лично или же через твою жену.

— Друг мой, — сказал Альфонс, — ты знаешь, как я тебе доверяю, поэтому делай, что считаешь нужным. У меня к тебе единственная просьба: не говори ничего моей жене — она не должна знать, что это ты плетешь интриги против ее матери.

— Превосходно! Я проверну это дельце, и ты увидишь, что я сделаю все к нашему общему удовольствию.

Теперь, когда благодаря брату руки у аббата были развязаны, он стал вести себя по отношению к г-же де Шатоблан с удвоенной любезностью: показал ей замок, устроил ей прогулку по окрестностям; и, как следовало ожидать, не преминул коварно посеять кое-какие подозрения в голове этой все еще очаровательной дамы.