Марко Поло

Литературную судьбу Рустичелло при дворе проследить легче, чем политическую. Он был, без сомнения, придворным поэтом, новеллистом, рассказчиком, трувером [9]. А будучи вдалеке от своей родной Италии, он применяет свое искусство, чтобы завоевывать признание, защиту и поддержку при дворе иноземных правителей. Он выступает уже не как гуманист, отстаивающий и распространяющий итальянскую или романтическую культуру. Он пишет произведения, которые отвечают немного устаревшему (по мнению некоторых) вкусу знати и рыцарей. Его сферой всегда остается рыцарский роман на манер французских и английских. Он пишет исключительно по-французски.

Он оставил под своим собственным именем по меньшей мере два произведения подобного рода, типичных для придворной литературы. Одно — «Gyron le Courtois avecque la devise des armes de tous les chevaliers de la table Ronde» («Жирон ле Куртуа выступает под военным девизом всех рыцарей Круглого Стола»); другое: «Meliadus de Leonnoys. Ensemble plusieurs autres nobles proesses de chevalerie faictes par le Roy Artus, Palamedes et Galliot du Ргё» («Мелиад де Ленуа. Собрание других славных рыцарских подвигов короля Артура, Паламеда и Галио дю Пре»), Эти названия говорят сами за себя: автор стремится развлечь читателя красивыми историями о рыцарских подвигах, ни в чем не отступая от устоявшейся традиции.

При гостеприимном дворе английского короля Генриха III (который умер в 1272 году) и его сына, будущего Эдуарда I, при дворе Генриха, сына Иоанна Безземельного, короля, которого не признавали его подданные, образовался круг писателей и англо-нормандских поэтов, часто из знатных семей, которые писали для избранного общества: Гасс ле Блен, Люс дю Гар, Робер и Эли де Буарон воспевали великие дела рыцарей Круглого стола; они собирали все, что было сочинено и написано о Тристане, Ланселоте, Жироне ле Куртуа. Эти искусные компиляции, удачно скомпонованные, полные фантазий, издавались в сборниках, которые приписывали мэтру Рустичану из Пизы. Они были широко распространены и переиздавались еще в конце XV века. Видимо, именно Рустичелло доработал и издал одну или несколько книг, посвященных Эдуарду Английскому и его паломничеству в Иерусалим. Эдуард проводит зиму 1270–1271 года на Сицилии и в мае прибывает на Святую Землю. Но на обратном пути он вновь останавливается на Сицилии в январе 1273 года; вполне вероятно, что Рустичелло жил тогда при дворе Карла Анжуйского в Неаполе и мог встретить английского принца в Палермо или в одном из городов острова. Некоторые авторы даже считают, что он в качестве оруженосца англо-нормандских рыцарей семьи Буарон сопровождал их вместе с Эдуардом на Восток.

Мы видим, как он познакомил английский двор с французским эпосом, устными эпическими традициями, целым набором рыцарских романов и романов о чудесных приключениях. При дворе были озабочены тем, чтобы восстановить и сохранить культурные традиции прошлого, поэтому писатели собирали обрывки легенд, уже почти забытых, придавали им форму в соответствии с литературной модой того времени. Наш автор благодарит Бога и Деву Марию за то, что они дали ему «изящество слога, разум, силу и память, время и место, чтобы довести до конца такую высокую и благородную миссию. Он заранее отвечает критике, которая могла его обвинить в том, что он в своем «Жироне ле Куртуа» рассказ о Тристане поместил перед рассказом о его отце Мелиаде и выпутывается из этого изящным объяснением: «… Я отвечаю, что мое произведение не однородно, так как я не могу знать обо всем и упорядочить свой рассказ». Такое же нарушение последовательности повествования мы находим в «Описании мира». Ему нужен соавтор, способный подготовить и преподнести незнакомый «материал».

Так, писатель, которого Марко встречает в Генуе и который, вероятно, побуждает его придать огласке восточные приключения, в то время был уже маститым автором, получившим признание, но не оригинальным, а больше занятым сбором и обработкой старинных текстов, нежели созданием своих собственных. Таким нам видится второй автор «Описания мира». Работа была для него привычной, и новая тема стала лишним подтверждением его мастерства. К тому же Рустичан и сам путешествовал, проявлял интерес к Святой Земле и распространению христианства.

Более точно определить роль каждого из них (венецианца и пизанца — с точки зрения французской или англо-нормандской культуры) в разработке произведения не так уж легко, и выводы остаются непроверенными. Если Пиза не настаивала на авторстве своего гражданина, то Венеция, наоборот, прославляла своего Марко Поло без меры и гордилась им.