Марко Поло. От Венеции до Ксанаду

Оригинальной рукописи, составленной за месяцы совместного пребывания Марко и Рустичелло в тюрьме, не сохранилось. Повесть, созданная до изобретения на Западе наборной печати, ходила по всей Европе в рукописных списках на разных языках, переписывалась монахами и покупалась дворянами для личных библиотек. В процессе она часто изменялась — порой намеренно, иногда по ошибке или случайно. В результате порядок изложения явно нарушен: часто главы, параграфы и даже предложения стоят не в том порядке, нарушая течение повествования.

На основании внутренних свидетельств — эпизодов, которые Марко обещал описать, но не затронул в повествовании — ясно, что рукопись неполна, особенно последние ее главы. Не то чтобы у Марко кончились силы; кажется, пропущены или сокращены целые разделы. За отсутствием полной рукописи ученые и переводчики основывались на неполных версиях, которые обнаруживались в библиотеках и архивах, церковных и светских, на протяжении веков, хотя эти версии сильно расходятся, и в некоторых намного больше глав, чем в других. Ни одна не производит впечатления полной во всех отношениях. Они напоминают сценарий без ремарок; аудитория вынуждена пополнять ее догадками: где мог находиться Марко, описывая такую-то встречу. В иных эпизодах не ясна даже его точка зрения, авторская позиция, и читатель гадает, какими оттенками пронизано повествование: благочестием или иронией, шуткой или гневом? Он вполне способен был выразить любую из этих эмоций, но примитивный французский язык Рустичелло неизбежно стирал их. И все-таки Рустичелло сумел передать голос рассказчика, сменяя театральность на шутовство или бахвальство, постоянно варьируя темп и интонацию. Марко переполняют истории о путешествиях через Азию, он приукрашивает выдумкой рассказ о годах, проведенных при Хубилай-хане, разбавляет грубыми шутками, двусмысленностями и интерлюдиями. В результате его личный опыт как бы накладывается на беспристрастный ход истории, подобно надписи, сделанной рукой человека на гранитной плите.

В повествовании Рустичелло Марко предстает человеком многоликим, впечатлительным и склонным к драматизации, подверженным бесконечным переменам настроения. Секретарь передает непрерывный поток воспоминаний и речи, которые в сочетании со склонностью к преувеличениям наверняка завораживали слушателей. В полной мере проявляется наивность Марко — особенно в том, что каждым правителем, с каким ему случалось сталкиваться, он восхищается от всего сердца. Марко говорит слишком быстро и громко: он любит играть голосом и дополняет его мимикой. В отличие от многих заядлых говорунов, он редко повторяется и в полной мере сознает, что излагает одну из величайших историй на свете. Под подвижной тканью повествования просвечивает иной Марко: человек светлого ума, исключительной памяти и, если он, как утверждает, основывался на китайских хрониках, удивительно внимательный к подробностям. Хотя он поддается искушениям: преклоняется перед Хубилай-ханом, увлекается бесчисленными женщинами, встречавшимися ему в пути, — но редко бывает одурачен и сохраняет скептическое отношение к действительности. Из импульсивного гедониста вырос искатель истины и духовной полноты. Эти цели оказались куда более труднодостижимыми, чем успех в торговле, которой он зарабатывал на жизнь. Подвижный как ртуть ум Марко Поло непрестанно оценивает места и людей, с которыми ему приходилось встречаться, и пытается донести свое миропонимание до читателя. Как положено прилежному репортеру, он тщательно отмечает, с кем, что и когда происходит, но оказывается много слабее в вопросе «когда». Он не приводит настоящей хронологии своего пребывания в Китае, за исключением путешествия в Азию и обратно. Вместо этого он собирает тематические описания мест, где побывал и о которых слышал, разбавляя их анекдотами и обрывками истории, подобранными в пути.

Этот пылкий рассказчик всегда многословен и часто поднимается до высот красноречия. Если Рустичелло удалось хотя бы отчасти передать прелесть рассказов, которыми заслушивались генуэзцы, нетрудно понять их восторги. Сочетание в личности Марко черт венецианца и монгола несомненно добавляло остроты его рассказам: отчетам других странников, побывавших в Китае, недоставало его жестикуляции, его ненасытного любопытства, изобилия фактов и широты фантазии.

Не было еще такого рассказчика, который с уверенностью предвидел, что публика будет ловить каждое его слово. А вот Марко не сомневается, что пишет и для настоящего, и для истории: его хроника, помимо всего прочего, — воплощение честолюбивых стремлений, способ увековечить свое имя. Если и в самом деле такова была его цель, он достиг ее, может быть, в большей мере, чем ему желалось, ведь имя «Марко Поло» стало синонимом реальных и метафорических странствий, исследования неведомых пределов в мирных целях.