Марко Вовчок

Не тут-то было! Узнав, что ее заграничная поездка — дело решенное, Кулиш воспылал новыми надеждами Но она вовсе не собиралась связывать с ним свою судьбу и еще раз дала это недвусмысленно понять. И тогда он спешно отбыл за границу, вымолив у нее обещание встретиться в Берлине. Оттуда он засыпал Каменецкого истерическими телеграммами и письмами, в которых с бесстыдной откровенностью анализировал свои чувства, жаловался на злую судьбу, отдавал последние распоряжения («И умирая, люблю эту женщину…»), говорил о ее «вечно загадочном душевном состоянии», требовал вступить с Марией Александровной в переговоры и постараться убедить, что только с ним, Кулишом, она будет счастлива. Каменецкий ответил убийственно лаконичной телеграммой: «N’esperez rien» — «Не надейтесь ни на что».

После этого Кулиш тотчас же отказался от первоначального намерения провести за границей не меньше года: вернулся в Россию, примирился с женой и отправился с ней по Волге на Кавказ. Но его обида и ее ревность не только не улеглись с годами, а разгорались все больше и больше. Супружеская чета Кулишей — первоисточник оговоров и наветов, преследовавших писательницу и при жизни и после смерти.

…Сложный узел противоречий предстояло разрубить Тургеневу. Он вернулся в Петербург 24 апреля и через несколько дней должен был выехать в Париж. Его предложение сопроводить Марию Александровну до Дрездена и представить близкому другу семьи Герцена, г-же Рейхель, было принято без колебаний Молодая писательница жаждала новых впечатлений. Поездка за границу, помимо лечения, привлекала возможностью расширить кругозор — познакомиться с западноевропейским бытом и общественной жизнью Задерживаться Тургенев не мог, а терять такого спутника не хотелось, тем более что его протекция обещала встречи с интереснейшими людьми, быть может, если посчастливится, и с самим Герценом.

Места в дилижансе были уже заказаны, а заграничный паспорт Афанасий мог получить в лучшем случае через две-три недели. Мария Александровна покидала его с тяжелым чувством, утешая себя лишь тем, что успеет пока осмотреться и устроиться с Богданом на новом месте. «Вы себе и вообразить не можете, как мне грустно и тяжело, хотя есть у меня надежда, что Афанасий приедет в июне ко мне, но все неверно на земле», — писала она Каменецкому за несколько часов до отъезда.

Афанасий Васильевич с 27 марта был причислен к министерству народного просвещения, разумеется, без должности и оклада. После всего случившегося он чувствовал себя на распутье, не зная, что предпринять — искать ли службу в Петербурге или вернуться на Украину. Исчезновение Кулиша вывело его из смятения. Семейный мир восстановился, и теперь Афанасию ничего не оставалось, как последовать за женой в Дрезден, хотя он по-прежнему считал ее поездку зряшной затеей.

Предполагалось, что они проведут за границей не более трех-четырех месяцев. Поэтому взяли с собой только самое необходимое, а все остальные вещи отдали на хранение Каменецкому. Мотре сняли угол и решили ее не увольнять. Марии Александровне и в голову не приходило, что она рассталась с ней навсегда. «Прошу Вас, скажите сами Мотре, что жалованье ее не прекратится, хотя она и послужит месяца три у кого-нибудь, а я все так же ей буду платить 2 рубля в месяц, как уговорились. Пусть не плачет, не беспокоится, приеду — я опять ее возьму к себе», — писала она из Дрездена Каменецкому.

Афанасий тосковал в одиночестве, почти не выходил из дому, превратившись, по словам М. Симонова, в «диванно-халатное существо». Стоило с кем-нибудь встретиться, он твердил, не дожидаясь расспросов- «Говорят-де, что жена его оставила, но это сущий вздор». Она зовет его за границу, только он не знает «чи э в кузні гроші». День получения заграничного паспорта был для него воскресением из мертвых.

…Мария Александровна выехала из Петербурга в ночь с 29 на 30 апреля Путь через Ковно и Кенигсберг, где нужно было пересесть в поезд на Берлин, занял почти четверо суток На станции Кресты — возле Пскова — пришлось задержаться на несколько часов в ожидании сменной кареты, а ночевать — в грязной харчевне, где ничего не было, кроме деревянных скамеек и клопов. Как только пересекли границу, началась ровная мощеная дорога; любая почтовая станция удивляла чистотой и благоустроенностью, как и весь окружающий пейзаж с аккуратными немецкими домиками и ветряными мельницами. Вместе с тем возникло странное ощущение, что из жизни выпало двенадцать дней. С непривычки нелегко было приспособиться к новому календарю.

Тургенев, со свойственной ему точностью, нередко помечал письма с Запада обеими датами, а Марко Вовчок предпочитала вовсе обходиться без дат, ставя в тупик своих корреспондентов и… будущих биографов, которым стоит больших усилий разбираться в хронологии ее писем.