Маркс и Энгельс

Волнам морским подобен язык полнозвучный Гомера,
Мечет скалу за скалой Эсхил с вершины в долину,
Рима язык — речь могучего Цезаря перед войсками;
Смело хватает он камни — слова, из которых возводит,
Пласт над пластом громоздя, ряды циклопических зданий.
Младший язык италийцев, отмеченный прелестью нежной,
В самый роскошный из южных садов переносит поэта,
Где Петрарка цветы собирал, где блуждал Арносто.
А испанский язык! Ты слышишь, как ветер могучий
Гордо царит в густолиственной дуба вершине, откуда
Чудные старые песни шумят нам навстречу, а грозди
Лоз, обвивающих ствол, качаются в сени зеленой.
Тихий прибой к берегам цветущим — язык португальский.
Слышны в нем стоны наяд, уносимые легким зефиром.
Франков язык, словно звонкий ручей, бежит торопливо,
Неугомонной волною камень шлифуя упрямый.
Англии старый язык — это памятник витязей мощный,
Ветрами всеми обвеянный, дикой травою обросший;
Буря, вопя и свистя, повалить его тщетно стремится.
Но немецкий язык звучит, как прибой громогласный
На коралловый брег острова с климатом чудным.
Там раздается кипение волн неуемных Гомера,
Там пробуждают эхо гигантские скалы Эсхила,
Там ты громады найдешь циклопических зданий и там же
Средь благовонных садов цветы благороднейших видов.
Там гармонично шумят вершины тенистых деревьев,
Тихо там стонет наяда, потоком шлифуются камни,
И подымаются к небу постройки витязей древних.
Это — немецкий язык, вечный и славой повитый.

Но ни поэзия, ни искусство не мешали его зоркому глазу видеть «плебс, который ничего не имеет, но который представляет собой лучшее из того, что может иметь король в своем государстве».

Два с половиной года прожил Энгельс в Бремене. Ему предстояло теперь уехать отсюда навсегда, и он охотно покидал этот город, «скучное гнездо», где «сливки общества» предавались лишь чревоугодию и плотским радостям.

Молодой поэт посвящал много времени музыке, с особым увлечением играл он Бетховена. Но главную радость наряду с искусством и спортом ему доставляли философские размышления, непрерывные поиски и находки. Фридриху сопутствовали необычная бодрость духа и вера в светлое будущее человечества.

В провинции развился, окреп, пришел к пониманию мира и себя самого молодой ученый и философ. Ему было в то время 20 лет.

Воинственный и задорный, звал он на бой своих противников теологов. Уверенный в победе, он уговаривал их собраться с силами, сесть на коня и сразиться в честном поединке. «Разве вы не замечаете, — писал он Ф. Греберу, — что по лесам проносится вихрь, опрокидывая все засохшие деревья, что вместо старого, сданного в архив дьявола, восстал дьявол критически-спекулятивный…»

Оставив в Бремене вместе со скучными торговыми складами и хозяйскими конторами также и примитивную веру и присягнув на время гегелевской идее божества, Энгельс призывал молодых людей смело идти на штурм философских наук. В статье о немецком писателе Иммермане, написанной еще перед отъездом из Бремена и помещенной весной 1841 года в «Телеграфе», Энгельс говорил: